Мертвые в прятки не играют - Елена Донцова

Последнюю фразу она исторгла из себя со стоном. Умоляюще заломила руки. Координатор смотрел на нее без всяких эмоций во взоре, просто ждал, когда она договорит. Потом ответил:

– Вероника Сергеевна, ну, будьте же реалисткой. Мы второй раз за утро возвращаемся к этому разговору. Если я позволю вам уехать, то ваши подруги могут возмутиться и также потребовать свободы для себя. А они мне пока нужны.

– Зачем?!

– Ну, чтобы разговорить этого красавца хотя бы. Я чую: есть у него для нас история. Я с самого начала подозревал, что к исчезновению девочки причастен кто-то из учителей. И не нужно мне сейчас все портить!

– Вам не нужна девочка! – крикнула Вероника. – Вам нужен мальчик! Что толку, если Александр Сергеевич даже признается в чем-то? Он же никак не мог проникнуть в эту чертову школу и похитить вашего бесценного мальчика!

– Ну, не скажите, – мрачнея на глазах, пробормотал Владислав Ильич. – Могут появиться зацепки.

– Да, могут, но я-то ничем уже не могу вам помочь! Я ни о чем думать не могу, только о том, что сейчас происходит с моими детьми! Отпустите же меня!

Тут она сломалась: отвернулась к стене и закрыла лицо руками. Слезы не хлынули, но лоб и глазницы свела болезненная судорога.

– Какая вы, право, беспокойная, Вероника Сергеевна, – проворчал ей в спину Координатор. – Брали бы пример с Александры Ивановны. У нее дом в десяти минутах ходьбы от школы, и тоже дети, родня. А она, между прочим, не жалуется и ни о чем не просит.

Потрясенная, Вероника резко обернулась и наткнулась на его взгляд: равнодушный, презрительный, даже чуточку брезгливый. Он смотрел на женщину как на отработанный материал.

Нике стало страшно так, что она едва устояла на слабеющих ногах. Всколыхнулись в душе все прошлые страхи. А отпустят ли их живыми, когда вся эта история закончится? И существовал ли на самом деле исчезнувший мальчик? Не стали ли они жертвами маньяка, для которого отправной точкой безумия почему-то стала история со Стаськой?

Веронике казалось, что тело ее превратилось в камень, и она уже не сумеет пошевелиться. Может ли паралич разбить стоящего человека? Она тяжело задышала, попробовала сжать пальцы в кулак. Пальцы слушались с трудом и казались распухшими и бесчувственными.

– Да не переживайте вы так, – сказал Координатор и вновь набросил на лицо маску участия, впрочем без прежнего старания. – Через несколько дней поедете домой. А детки ваши не в деревенском лазарете под Ивановом оказались, а в отличной больнице с отличными французскими врачами.

– Вы что-нибудь знаете о моей семье?

– Да бог мой, откуда?! Вы что, в самом деле вообразили себе, что у вас там за кустами мои люди лежат и о каждом движении в доме сообщают мне по рации? Вы делали то, что требовалось, мы тоже блюли договор: оставили вашу семью в покое. Хотя, если вы так уж беспокоитесь, мне есть с кем связаться на Лазурном Берегу. Наведут справки, переведут ваших детей из хороших условий просто в суперские. Хотите?

– Я хочу уйти отсюда, – тихо, без всякой надежды проговорила Вероника.

– Вот тут я вам пока помочь не могу.

Вероника медленно вышла из комнаты, побрела по коридору. Последние слова Координатора не произвели на нее ни малейшего впечатления. Она вообще как будто сразу же забыла о нем. Она знала, что сегодня все равно уйдет отсюда. Оставалось решить – как это сделать? Сотни проектов прокручивались в ее голове и тут же отметались, как несбыточные.

«А если вскрыть себе вены? Они отвезут меня в больницу или просто вышвырнут отсюда. Им здесь нужен труп? Впрочем, здесь полно места, чтобы закопать мое бездыханное тело. Но вдруг все-таки отвезут в больницу? Оттуда я сумею выбраться».

Скоро эта идея полностью овладела ей. Доводы об опасности отбрасывались разумом, как пустые и ненужные; чувство самосохранения словно впало в летаргию и больше не защищало хозяйку. Вероника точно знала, что все равно не переживет сегодняшнюю ночь, или, что гораздо хуже, не сумеет сохранить рассудок. Она должна хотя бы попробовать!

Уже решившись, Ника принялась обдумывать детали. Кто-то обязательно должен ее найти в нужный момент, иначе она просто истечет кровью. Но кого попросить об этом? Сашка ей в этом деле не помощница, она только помешает, камнем повиснет у нее на руках. Алия окончательно замкнулась в себе, говорить с ней – все равно что общаться с глухонемой.

Оставалась только Юлия. За все их общение в школе Вероника никогда ни о чем не просила Юльку. Впрочем, нет, была одна просьба, невысказанная, произносимая, как молитва, только про себя: «Исчезни куда-нибудь, растворись, не мешай мне дружить с Сашкой и радоваться жизни!»

И Вероника почти не сомневалась, что в свое время та же мольба была на устах и у Юльки. Более того: она читалась в Юлькиных глазах, едва не соскакивала с ее плотно сжатых бледных губ. И вот впервые в жизни ей предстояло заговорить с прежней соперницей, более того – обратиться к ней с весьма двусмысленной просьбой.

Но она уже решилась. Пути назад не было. Вероника вернулась в рекреационный зал, снова заглянула в учительскую. Но тут уже все закончилось, кабинет был пуст. Вероника свернула в коридор и пошла прямиком к Юлиной комнате – вчера успела заметить, куда ту определили. Она постучала и тут же услышала нетерпеливый отзыв:

– Входите!

Вероника отворила дверь, решительно ступила в комнату. Юлия стояла у кровати, как будто ждала кого-то. При появлении Вероники в ее выпуклых серых глазах вспыхнул огонек интереса.

– Где все? – беспокойно озираясь, спросила Вероника.

– Сашка водит нашего учителя по школе и весело щебечет, пытается вернуть его в чувство, – сказала Юлия таким ровным голосом, будто они с Вероникой каждый вечер подолгу общались один на один. – Алия творит молитву в своем номере.

– Как вообще наш Александр Сергеевич? – спросила Вероника, останавливаясь посреди комнаты и лихорадочно соображая, как перейти к главной теме. – Сумел пережить сообщение о том, что его подозревают в похищении двадцатипятилетней давности?

– Ты садись, – предложила Юлия и сама быстро опустилась на диванчик у окна.

Обстановка здесь была совсем иная, чем у Вероники. Видно, учителя имели возможность обставлять комнаты по своему желанию. В этой комнате явно обитала особа романтическая, склонная ко всему мягкому, нежному, и это здорово не сочеталось с аскетическим обликом Юлии. Вероника, стараясь скрыть внутреннюю дрожь, опустилась на стул.

– Пережил, конечно, – отвечая на вопрос, неторопливо проговорила женщина. – Вообще, такое впечатление, что он боится только за дочку. На себя ему, по-моему, наплевать. А его Мане через пару дней улетать на стажировку в Штаты. Сейчас она проводит праздники со своим женихом. Александр Сергеевич очень переживает, что эта история как-то помешает ее планам.

– Думаешь, он на самом деле причастен к исчезновению Стаси?

– Откуда мне знать? Возможно. Что-то в его глазах запрыгало такое, когда он услышал Стаськино имя... Но если он и начнет колоться, то только когда его обожаемая дочка окажется за океаном. Кстати, что ж ты сама не послушала эту замечательную беседу? Живот прихватило после пары-тройки телефонных звонков?