Та, что разучилась мечтать - Юлия Монакова

Саня подхватила барахтающуюся дочь под мышку и зашагала было прочь, чувствуя опалившую щёки краску стыда. Господи, стыда за что?! Почему это она должна стыдиться, а не та бессовестная хамка?!

Споткнувшись, Саня замерла на месте… а затем медленно опустила Ляльку на землю и, неожиданно даже для самой себя, круто развернулась и зашагала обратно к женщине.

– Моя дочь – нормальная! Слышишь?! – закричала она. – Это ты… и тебе подобные… вот вы все – умственно отсталые! Идиоты! Курицы тупые!

– Ты что, с цепи сорвалась? – струхнула женщина, попятившись.

– Извинись сейчас же, иначе пожалеешь! – продолжала вопить Саня, и по её лицу было совершенно ясно, что она не шутит.

– Ну прости… не подумав брякнула, – пробормотала та, испуганная перевоплощением из кроткой забитой клуши-мамаши в разъярённую фурию.

– Не у меня прощения проси, а вот у неё! – Саня подтащила ничего не понимающую Ляльку к себе, подтолкнула вперёд.

По глазам женщины было видно, что она мечтает поскорее свалить отсюда.

– Извини, деточка, – сказала она слащавым тоном, обращаясь к Ляльке.

Из Сани будто разом выпустили весь воздух. Она глубоко вздохнула, крепче сжала дочкину ладошку и, развернувшись, молча зашагала прочь.

Сколько потом в жизни Сани и Ляльки их ещё было! Шепотков за спиной, пересудов, насмешливых, косых или откровенно жалостливых взглядов… Последние были даже более мучительны, чем прямая грубая агрессия и злоба. На злобу можно было словесно ударить в ответ – а чем ответить, если тебя саму ударили жалостью?

Однажды Лялька устроила истерику во дворе: просто легла на асфальт и визжала, а Саня тщетно пыталась успокоить её, поднять и увести домой. Дочь брыкалась, отбивалась и выла, как маленький зверёныш. Саня даже сама толком не поняла, что именно Ляльке не понравилось или что её испугало. А бабушки на лавочке, с интересом наблюдавшие за бесплатным концертом, затем с искренним сочувствием сказали Сане в спину страшное:

– Сдала бы в интернат для дебилов и не мучилась!

Саня потом весь вечер просидела дома, прижимая вяло сопротивляющуюся дочку к себе, бесконечно зацеловывая её и обнимая, словно боялась, что сейчас к ним домой придут люди в белых халатах, отнимут Ляльку и увезут с собой в этот самый… интернат. Это было глупо, она знала, но ничего не могла с собой поделать.

…А около года назад дочери нужно было сдавать кровь из пальца. По закону они могли пройти без очереди, но Саня старалась лишний раз не злоупотреблять – тем более, не всегда родители остальных детей реагировали на это благожелательно. По поликлинике в ожидании своей очереди носились резвые карапузы от трёх до пяти лет, и Лялька с весёлым интересом наблюдала за их незатейливыми играми. Она не особо тянулась к компаниям сверстников, а вот малышей обожала. Ей тоже хотелось веселиться вместе с ними, прыгать и скакать… что она немедленно и сделала.

Конечно, со стороны это смотрелось несколько странновато, но Саня решила не вмешиваться – Лялька же никому не докучает, просто радуется жизни. Родители здоровых детей неловко отводили глаза, делая вид, что не замечают эту… хм, необычную девочку.

Вприпрыжку бегая по коридорам поликлиники, Лялька притормозила возле одного из малышей. Его огненные кудряшки привели её в восторг, и она осторожно коснулась рыжих волос пальчиком.

– Тёма, иди ко мне, – тут же нервно сказала его мама, словно боясь, что Лялька сделает сыну что-то плохое.

Тёма, неуверенно улыбнувшись напоследок Саниной дочери, послушно пошёл на зов.

– А почему девочка такая большая, а ведёт себя как маленькая? – с интересом спросил он, забираясь к матери на колени.

– Эта девочка ненорм… – но женщина тут же осеклась, поймав тяжёлый Санин взгляд, и моментально исправилась. – То есть, я хотела сказать… девочка не совсем здорова, – понизив голос, закончила она фразу.

– Её вылечат? – с надеждой спросил этот рыжик.

– Вылечат, вылечат. Тётя-врач укольчик поставит – и всё будет хорошо… – заверила мать.

Ох, если бы реально существовал такой волшебный укольчик – Саня, не задумываясь, отдала бы за него полжизни…

Из кабинета, где брали кровь, многие дети выходили заплаканными, кто-то до сих пор продолжал хныкать, прижимая ватку к пальчику. Лялька же понятия не имела, что её там ждёт, поэтому даже не боялась. Прошло уже достаточно времени с предыдущей сдачи анализов, она успела об этом благополучно забыть и не ожидала никакого подвоха.

– Держите своего ребёнка, мамочка, – раздражённо сказала усталая медсестра, покосившись на Санину дочь с неодобрением.

Лялькины глаза доверчиво смотрели, как врачица смазывает ей палец… а затем девочка взвыла от резкой боли.

– Тише, тише, малышка, – уговаривала Саня, пытаясь удержать в объятиях расстроенную, шокированную и обиженную Ляльку, не понимающую, откуда взялась эта боль и зачем она.

Потом она ещё долго успокаивала рыдающую дочь в коридоре, слушая осуждающие перешёптывания за спиной: дескать, Лялькин рёв всех детей перепугал, ведь если даже “такая большая плачет – значит, это очень больно”, никто теперь сдавать кровь не хочет…

Вспомнив всё это, Саня покачала головой. Имеет ли она право рассчитывать на отношения при таком раскладе? Кому, кроме неё, нужны подобные проблемы и… подобный ребёнок?

Она размышляла об этом весь вечер. Крутила в голове так и эдак – пока готовила ужин и кормила Ляльку, играла с ней, купала её перед сном, наскоро ела и принимала душ сама… В конце концов перед тем, как улечься спать, она всё-таки решила позвонить завтра Вику и рассказать ему правду о своей дочери. Скажет ему всё как есть… а там будь, что будет.

Проснувшись утром, Саня поняла, что от её вчерашней решимости не осталось и следа. Она знала, что должна позвонить Виктору, но отчаянно оттягивала этот тяжёлый для себя момент, придумывая всё новые и новые отговорки.

Сначала нужно было умыть Ляльку и накормить завтраком, потом немного позаниматься с ней, чтобы в игровой форме закрепить понятия о свойствах предметов – твёрдый или мягкий, горячий или холодный… Лялька не очень хорошо воспринимала чужую речь, реагируя в основном на интонацию или мимику говорящего, нежели чем на смысл. Впрочем, отдельные слова, связанные с её непосредственными потребностями, она запоминала и даже с переменным успехом иногда пыталась их повторять. Правда, её не понимал практически никто, кроме Сани… а на чужой слух это был просто бессмысленный набор звуков, не связанных между собой.

Многочисленные специалисты, которые работали с её ребёнком – дефектологи, неврологи, логопеды, психологи – не давали утешительных прогнозов, но были единодушны в одном: особенному ребёнку в любом случае нужно общение. Много, много общения! Поэтому Саня постоянно разговаривала с дочерью, даже если не была уверена, что та её понимает. Она машинально проговаривала каждое своё действие, каждый жест, каждый поступок: