Дети луны, дети солнца - Янина Волкова

– Неужели отец не оценил подобную смелость?

– Насколько я знаю, ему ничего не известно об этом.

И тогда любопытная лисица, являющаяся его сестрой, вспоминает о том, что хотела знать изначально.

– Какую же руну тебе напророчила вельва?

– Хагалаз, – отвечает он и ведет плечом, словно бы нет в этом ничего особенного.

Замолкают дети Луны, думая каждый о своем. Одно чрево породило их, от одного отца они рождены, но какие же разные, словно не брат и сестра вовсе. Впервые за долгие двенадцать зим состоялась между ними столь длительная беседа, полная внезапных откровений. Неужели теперь у Ренэйст нет иного выбора, кроме как помочь ему проникнуть на корабль? Она не давала ему обещаний, и ничто не мешает отказать ему. Но смотрит Белая Волчица на брата и понимает, как важно для него отправиться в этот поход.

Быть может, это добавит в его жизнь немного счастья?

Ей хочется поговорить с ним еще. Несмотря на то что все это время жили они под крышей одного дома, редко когда обменивались и парой слов. Витарр рос нелюдимым и злым, словно волчонок, и Ренэйст боялась подходить к нему. Но вот он, сидит подле нее, пахнет пряным медом и дымом. Протяни руку – коснешься плеча. Ловит себя Белолунная на мысли, что и молча сидеть подле Витарра приятно. Не всякому доверяет молодой воин, и как бы хотелось ей стать действительно близким ему человеком.

Она ведь его сестра. По крови предначертано им по жизни идти вдвоем. Роковая случайность лишила их этого, но люди рода Волка всегда сами прокладывают себе путь. Что мешает и в этот раз пойти против воли отца?

Оглядывается Витарр через плечо и кривит губы. Поднявшись на ноги, накидывает Братоубийца на голову капюшон плаща, обитого соболиным мехом, и кладет левую ладонь на макушку младшей сестры. Она смотрит ему в глаза, изумленная, и не шевелится.

– Будь осторожна, Рен, – хриплым голосом велит он. – Пусть ярко сияет Луна над твоей головой.

– Пусть будет мягок снег под твоими ногами, – едва ли не шепотом отвечает она.

Шагает Витарр прочь от Великого Чертога, и пропадает фигура его между домов. Белая Волчица вздыхает, оставшись в одиночестве, но в следующее же мгновение крепкие руки сжимают ее плечи. Утыкается мужчина губами в ее шею, жадно вдыхает запах девичьей кожи, и Ренэйст, прикрыв глаза, сжимает ладонями его запястья.

– Что он хотел от тебя?

Хакон ворчит, подобно дикому зверю, и рывком заставляет возлюбленную откинуться спиной на его грудь. Пряди темных волос щекочут ей щеку, пока Медведь прихватывает зубами белую кожу. Губы Волчицы растягиваются в усмешке. Повернув голову, целует девушка его в бровь:

– Никак решил к брату меня приревновать, Хакон?

– Мой долг – защищать дочь моего конунга, – фырчит он, – но в первую очередь я оберегаю свою женщину.

– Я теперь считаюсь воином и могу оберегать себя сама.

– Только вот я справлюсь с этой задачей гораздо лучше.

– Неужели? Да ты себя уберечь не можешь!

С этими словами воительница, зачерпнув снега в ладонь, кидает его в лицо мужчины. Ренэйст заходится хохотом, а Хакон фырчит, стряхивая белые комья с волос и бороды. Он угрожающе рычит, глядя на заливающуюся смехом возлюбленную, и неожиданно подхватывает ее на руки, выпрямляясь в немалый свой рост. Белолунная сдавленно ахает, когда мужчина закидывает ее на плечо, и отплевывается от собственных белых волос, угодивших в рот.

– Что ты себе позволяешь?!

– Напоминаю своей женщине, кто из нас главный.

С усмешкой хлопает он крепкой ладонью по ее бедрам, начиная спуск по ступеням Великого Чертога. Рена ерзает у него на плече, стараясь вырваться или ударить коленом в челюсть. Пирующие не слышат ее вскриков, а Витарр, должно быть, ушел уже слишком далеко, чтобы вмешаться. Да и нужно ли ей чье-либо вмешательство? Она, конечно, продолжает вырываться, но больше для того, чтобы показать свою непокорность, а не из желания сбежать.

Хакон ставит ее на ноги лишь тогда, когда они приближаются к конюшням. Ренэйст складывает руки на груди, насмешливо изгибая бровь, пока воин выводит из стойла свою кобылу. Черная, как ночь, с густой гривой и диким норовом, она признает лишь руку своего наездника. Никому, кроме Хакона, так и не удалось приблизиться к непокорному зверю. Конь Ренэйст же, наоборот, ласков и покладист. Часто катает она на его белой спине детей, что еще слишком малы для седла, а те балуют скакуна яблоками, что прячут в рукавах. Остановившись, кобыла косит на нее карим глазом и недовольно фырчит, вздымая копытом снег. С легкостью взлетает Хакон в седло, глядя на возлюбленную с добродушной насмешкой.

– Неужели намерена ты пешком за мной следовать?

– А не ты ли собирался показать мне, кто из нас главный? – парирует Рена. – Если хочешь увести меня прочь – бери к себе в седло. Иначе сбегу, да так резво, что будешь снег глотать.

Ему ничего не остается, кроме как протянуть ей руку. Ренэйст хватается за его ладонь, и рывком мужчина втягивает ее в седло, усаживая перед собой. Конечно, если уж он ее похищает, то надобно уложить деву на живот поперек седла, только нет в этом необходимости.

Кюна будет взволнована, не застав дочь свою в Великом Чертоге среди иных празднующих. Не хочется Ренэйст тревожить материнское сердце, да только если вернется она на пир, то вряд ли сумеет сбежать с него вновь. Все, чего она хочет сейчас – оказаться подальше от всей этой суеты. Как давно не были они с Хаконом вдвоем, принадлежащие только друг другу!

Резвая кобыла встает на дыбы, едва он дергает поводьями, и срывается в ночь.

На окраине Чертога Зимы, вдали от пиршества, тихо. Слышен каждый шаг и вдох, что срывается с губ, клокочущим шариком прокатившись по горлу. Темная борода и кончики волос покрыты инеем, от которого и ресницы слипаются, но это кажется мелочью. Недолго осталось ему мерзнуть; виднеется впереди знакомая дверь, заледеневшие петли которой не сразу поддаются твердой руке. Давит плечом – и та распахивается так неожиданно, что он едва ли не растягивается на пороге во весь свой рост.

Удивленная тишина, воцарившаяся в огромном доме, рассыпается на осколки, когда звучит первый смешок. Они смеются над ним, но смеются беззлобно, да и Витарр давно уже привык к их веселью. Крепкая рука бьет его по плечу, едва он затворяет за собой дверь, и луннорожденному не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за его спиной.

– Жаль, что не упал ты, как в прошлый раз. Вот потеха была.

– А тебе лишь бы потешиться, Ярополк.

Сын Солнца смеется, щурит зеленые глаза, от уголков которых разбегаются лучики морщин.

– Слишком часто ты улыбаешься, Ярополк, – винит его Витарр, – слишком громко смеешься.