Сколько стоит любовь? - Стефани Лоуренс

Он молча рассматривал ее профиль, понимая, что и Прис, и тот человек, которого она защищала, нуждаются в его помощи.

– Я рассказал вам о прошлом, чтобы вы поняли: если кто-то из ваших родственников замешан в афере и не может вырваться из паутины, я вполне способен понять его положение и готов сделать все возможное. Но для этого вы должны сказать мне, что происходит и кто эти люди.

Прис нерешительно прикусила губу, не зная, что ответить. Она точно знала, что Рас никогда не позволит впутать себя в нечто беззаконное. Но почему он не пришел к властям? Не сообщил прямо и честно обо всем, что обнаружил? Почему он скрывается?

Она ничего не знала, а пока не узнает…

Поморщившись, она вновь отвернулась.

– Я не могу сказать…

Впервые в ее голосе прозвучала нерешительность. Несмотря на преданность Расу, порыв сжать протянутую Диллоном руку был на удивление силен, особенно после истории с Харкнессом, дополненной появлением на балу Кромарти.

С той самой ночи, когда брат попытался вломиться в «Жокей-клуб», она ничего не знала о нем. А теперь, когда Харкнесс следит за Пустошью и Кромарти расхаживает по бальным залам, круг поисков значительно сузился. Ей необходима помощь, но…

Диллон шевельнулся, вынул руки из карманов и повернулся лицом к ней.

Готовится снова надавить на нее? Ну нет, она атакует первая!

– Прежде чем что-то рассказывать, мне нужно узнать, к чему приведет моя откровенность. Если объясните, что в этом реестре…

Он мгновение смотрел ей в глаза и покачал головой:

– Не могу.

Она сама не поняла, какой порыв охватил ее: отчасти – агрессия, отчасти – нарастающий страх, отчасти – безумная, неукротимая жажда острых ощущений, бывших неотъемлемой чертой характеров их обоих.

– Возможно, я сумею убедить вас… – тихо обронила она. И, прежде чем он успел опомниться, она сжала ладонями его лицо, подалась вперед и прижалась губами к его губам.

Прис хотела отвлечь и его, и себя. Отбросить тревожные мысли, хотя бы несколько минут побыть собой. Успокоить мятущуюся душу, узнав на мгновение вкус буйных и разгульных похождений.

И она изведала этот вкус, окунулась в темное, пылающее желание, искушавшее и манившее, обещавшее опасные и запретные наслаждения, поражавшие воображение.

Он ответил на поцелуй, взял все, что она предлагала, но не предъявлял требований. Предоставил действовать ей, словно желал увидеть, как далеко она зайдет, насколько серьезна в своих намерениях убедить его.

Даже в самых буйных фантазиях она не думала, что сможет решиться на подобное. Она припала к нему, обвела его нижнюю губу кончиком языка, дерзко завладела его ртом, когда он раскрыл губы, и продолжала обольщать.

Он снова шевельнулся. Рука соскользнула со спинки дивана, медленно обхватила ее плечи и притянула к груди. Другая рука легла на затылок. Она не поняла, когда упустила инициативу… Он усадил ее едва ли не на колени, властно накрыл губы своими. Она уступила ему, но пассивность не относилась к чертам ее характера. Поэтому она мысленно провела границу, позволив ему целовать ее сколько захочется, показать ей все, на что он способен, но сохранив за собой право при желании изменить правила игры.

В эту минуту она хотела его. Хотела ощущать, как сплетаются их языки, снова ощутить жаркий прилив неудержимого желания, которое он так умело возбуждал в ней. Его губы – требовательные, жесткие, властные – шевельнулись. Он по-прежнему держал себя в руках.

Она встречала каждый выпад его языка, смело вступала в дуэль, ретировалась, позволяла ему любые ласки, а потом, крепко сжимая его голову, дерзко возвращала наслаждение.

И остро почувствовала, как заколебался Диллон, его самоконтроль внезапно дал слабину, и она увидела все, что он скрывал за фасадом утонченности и умудренности жизнью.

Первобытное желание, могучее, хищное, с клыками, когтями и горящими глазами, безумное, исступленное и страстное. Если оно вырвется на свободу, сбросит оковы, в его власти потрясти основы их миров.

Законченное искушение для буйных и неукротимых.

Самый страшный грех для тех, кто не сможет противиться соблазну.

Она желала. Жаждала. Умирала от голода. Слепо тянулась к приманке.

Диллон сопротивлялся, как мог. Он намеревался разоблачить ее, показать, что маска роковой женщины не что иное, как поза, позволить ей выложить карты: пусть поймет, что она не сможет выиграть…

Но забыл, как восприимчив к ее чарам.

Он пытался игнорировать эти ощущения, старался отделаться от них. Безуспешно. Жар накатывал на него приливной волной, от которой нельзя убежать. В отчаянии он стиснул ее талию и попытался отодвинуть, избавиться от близости, создать пространство между их разгоряченными телами, прервать поцелуй, прекратить скольжение с крутого обрыва в ревущий океан безумного желания.

Но она не собиралась этого допускать. И поэтому, встав на колени, сжала его плечи и нашла в себе силы толкнуть его в угол дивана, где он оказался в своеобразном плену. Она воспользовалась мгновенным замешательством, чтобы прижаться к нему всем телом и дать волю рукам.

Не успел он оглянуться, как его жилет и сорочка были расстегнуты, а сама она, лаская его язык своим, маня и завлекая ухитрилась разбудить в нем хищника. Без всяких усилий.

Он пытался взять себя в руки, обрести утерянное самообладание, контроль над собственным разумом, если уж чувства Окончательно разбушевались.

Метафорически препоясав чресла, он собрал волю, попытался сесть и отодвинуть ее…

Она ощутила, как напряглись его мышцы, и сделала свой ход.

Он едва успел освободить плечи, как она снова и очень решительно вжала его в угол. Каким-то образом он оказался спиной к подлокотнику; ноги беспомощно скользили по сиденью, тепло ее тела проникало сквозь ткань его брюк: она уже успела оседлать его бедра.

У него голова пошла кругом.

Ее губы по-прежнему прижимались к его губам. Теперь они отвердели, и она бесстыдно прижалась к нему всем телом, продолжая разжигать огонь.

Да так ли она невинна, как он считал?

Но прежде чем он собрался с мыслями, чтобы дать отпор, она окончательно лишила его рассудка.

Маленькие ручки вытащили полы рубашки из брюк, скользнули вниз.

Прикосновение теплых, женственных ладошек, жадно прижимавшихся к уже разгоряченной коже, жгло, как раскаленный металл.

И выжгло остатки самообладания, уничтожив хваленый самоконтроль. Ветер желания унес осколки.

Он сжал ее голову, не давая двигаться, и стал жадно целовать в ответ, словно изголодавшись по ласке. Ибо он больше не был собой, а превратился в странное создание, сплав опасного хищника и хладнокровного, умного, опытного джентльмена.