Ольга Калашникова - Михаил Филин
Шрифт:
Интервал:
Пушкину, конечно, сообщили, что у Ольги месяцем ранее умер ребёнок, и, видимо, поэт при встрече выразил Ключарёвой сочувствие. Сходил он и на заснеженное болдинское кладбище, «ночлег усопших поселян» (III, 947), где за год вокруг могилы сына появилось множество свежевыструганных крестов.
В черновике этого грустного наброска (датируемого предположительно второй половиной сентября 1834 года[231]) есть строки, понуждающие нас припомнить минувшие михайловские дни:
Но продолжения у стиха не было — как не было уже и само́й девы, которая когда-то пряла и беспечно пела в избушке. Она перестала существовать осенью 1830 года, и «эпизод креп любви» (VIII, 975)[232] нынче выглядел почти баснословным.
«Кажется, менее будет мне хлопот, чем я ожидал», — писал поэт супруге по прибытии в село (XV, 191). К 25 сентября Пушкин «кой-как уладил» (XV, 193) дела и начал подумывать об отъезде. Но тут подоспела дополнительная морока: на Михайлу со товарищи донесли крестьяне кистенёвские. «Известно какое распорежение в селе Болдини такое же и у нас», — фискалили они (XV, 194). И барину пришлось чуть задержаться.
Незадолго перед отбытием он наконец-то огласил свою непреклонную волю: отныне всей полнотой власти в имении наделялся Иосиф Пеньковский. Михайле надлежало сдать ему бумаги по управлению пушкинской частью деревни Кистенёво. Заодно был низвергнут и кистенёвский бурмистр. В приватной беседе с Иосифом Матвеевичем Пушкин оговорил «ординарий» и размеры его жалованья — «в год одна тысяча рублей ходячей монетой»[233]. А отставленному Калашникову «на пропитание» поэт положил солидную сумму — 200 рублей ежегодно.
Скорее всего, Александр Пушкин покинул Болдино 1 октября[234]. Спустя две недели, 15-го, И. М. Пеньковский доложил ему, что «от Михаил Иванова принял отчёты». «В селе Болдине и селе Кистенёве всё благополучно», — прибавил управляющий (XV, 196).
Метившая в болдинские царицы Ольга Ключарёва и её родитель смирились и могли только тяжело вздыхать.
На исходе 1834 года была поставлена и юридическая точка: из Северной столицы в село поступила слаженная в 1-м департаменте Санкт-Петербургской палаты гражданского суда и подписанная «Двора Его Императорского Величества камер-юнкером титулярным советником Александром Сергеевым сыном Пушкиным» доверенность. Согласно ей, «белорусский дворянин Осип Матвеевич Пеньковский» принимал имение «в полное распоряжение и управление» (XV, 211–212).
«Разбитое корыто» стало для Калашниковых явью.
Летом 1835 года Александр Пушкин отказался и от управления нижегородским имением, и от доходов со своей части Кистенёва — в пользу сестры[235]. Сергей Львович склонялся к тому, чтобы избавиться от Болдина вовсе, однако управляющему удалось переубедить его. «Знаю, что вы остановили батюшку в его намерении продать это имение, и тем лишить, если не меня, то детей моих, последнего верного куска хлеба, — писал позднее благодарный поэт И. М. Пеньковскому. — Будьте уверены, что я никогда этого не забуду» (XVI, 127). К этому времени Иосиф Матвеевич смог добиться определённых экономических успехов, и привередливые Пушкины иногда бывали им довольны[236].
В марте 1836 года скончалась мать поэта, Надежда Осиповна, и записанное за ней сельцо Михайловское подлежало разделу: «седьмая часть отходила её мужу Сергею Львовичу, четырнадцатая дочери, остаток шёл пополам сыновьям»[237]. Таким образом, Александр Пушкин стал совладельцем крепостных людей Калашниковых. Видимо, он решил как-то воспользоваться данным обстоятельством — быть может, даже дать отцу с сыновьями вольную[238] — и посему сообщил 14 июня И. М. Пеньковскому: «О Михайле и его семье буду к Вам писать» (XVI, 127). Такое письмо неизвестно. Зато мы знаем, что летом и осенью 1836 года Пушкину довелось выдержать циничный натиск Н. И. Павлищева, который, приехав из Варшавы, всеми правдами и неправдами старался получить причитавшуюся его жене Ольге Сергеевне часть наследства.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!