Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов

знать Венецианова со времен весьма отдаленных… - заговорил духовный отец, держа руку над Евангелием.

Судебный волчок завращался в стороне от обвинения.

Кроткий вид пастыря, горестные морщинки над красивой шелковой бородой, тихий, вкрадчиво-ласковый и необыкновенно внятный и твердый голос, крест в увесистом золотом накладе, столь неожиданный для свидетельской трибуны, - все это чувствительно трогало присяжных.

- Отбывая из Казани, - заключил свидетель, - я был у владыки. Он благословил меня, сказав в доброе напутствие: «Поезжайте, это благое дело».

После того как богобоязненная скамья присяжных поняла, что револьвер Венецианова был разряжен не в нарушение десяти заповедей христианской морали, защите оставалось положить побольше дегтя на имя убитого и напустить тумана о душевном нездоровье убийцы.

Брокмиллер разрешил присяжным оправдать убийцу:

- Одно сомнение в его нормальном состоянии дает вам полное, согласное с совестью право вынести оправдательный вердикт.

На оправдание присяжные не решились, но от неминуемых по статье кандалов и каторги Венецианова избавили. Он вышел на свободу. Правда, купец и его вывеска вынуждены были переменить город.

Поведение защитников и особенно их коренника, корифея казанской адвокатуры Брокмиллера, глубоко возмутило Ульянова. Он горячо поддержал позицию адвокатов А. Н. Хардина, О. Г. Гиршфельда, М. Н. Попова и тех немногих самарцев неюристов, кто настаивал на привлечении Брокмиллера к ответственности за приемы, далекие от права и чести. Но там, где другие видели лишь нарушение правил защиты, Ульянов различал общественные акценты: купец пристрелил своего работника, пытавшегося искать защиту у царского суда, а торговая Самара оправдала его и на месте происшествия, и в суде.

Но произошло самое неожиданное: судебный противник Брокмиллера прокурор Самарского окружного суда А. Н. Львов встал на его защиту. Атака общественного мнения была отбита: к ответственности Брокмиллера не привлекли. Зато теперь уже все видели, что фирма Брокмиллера - это такое же высокодоходное коммерческое предприятие, основанное на культе рубля, как и фирма купца Венецианова.

Позже, в работе «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905 - 1907 годов», Ленин писал: «Либеральный помещик, адвокат, крупный промышленник, купец - все они вполне достаточно «территориализировали» себя. Они не могут не бояться пролетарского нападения. Они не могут не предпочитать столыпинско-кадетского пути. Подумайте только, какая золотая река течет теперь помещикам, чиновникам, адвокатам, купцам…» [63]

К адвокатам, боящимся пролетарского нападения, Ленин относил, думается, и Брокмиллера, и его коллег, и Лялина, и старого сутягу Ященко, для которых золотая река текла особенно щедро. Упрекая Ленина в «непрактичности» и «нарушении канонов» («Зря человека обидели, да и для себя сделали урон»), Ященко был вполне искренен: он не переносил урона. 4 мая 1893 года, в день, когда Владимир Ильич просил суд отложить разбор дела об усадебном месте в посаде Мелекесс, в судебных коридорах города трещал костер споров вокруг темпераментного фельетона Е. Ешина, напечатанного накануне в «Самарской газете», в котором рассказывалось о «слишком достаточных» и даже «знаменитых» гонорарах г-на Ященко. По уполномочию деревень Семенкиной, Еричкиной, Бишмунчи Ященко вел с казной несколько дел о возврате земель, узурпаторски отобранных у крестьян, и, так как права крестьян были самоочевидны, все эти дела «выиграл». Вместе с землей крестьяне получили обязанность уплатить адвокату, как это было обусловлено до суда, по 10 копеек с каждой «искомой» десятины, по рублю с каждой «отсужденной», полную сумму возвращаемых им оброчных податей (за несколько лет), судебные издержки и пр. и пр. Все три деревни разорились. Стали раздаваться честные голоса, требовавшие от Ященко великодушной уступки, отказа от дальнейших взысканий. Ященко ответил, что мужики такой уступки не заслуживают, это оскорбило бы богиню справедливости, подал на них в суд, высудил более 20 тысяч и предъявил бумаги к исполнению. Крестьяне устроили бунт. Зачинщики были закованы в железо и угнаны на каторгу…

11

Читаю газеты самарской поры Ленина.

День. Еще один. Третий.

И вот под рукой у меня на внутренней полосе «Самарских губернских ведомостей» колонка-верста под заголовком: «Список делам, подлежащим рассмотрению Самарского окружного суда с участием присяжных заседателей, в сессию, имеющую быть с 5 по 13 июня 1892 года в г. Самаре».

А в списке - вот это: «9 июня. О крестьянах Петре Гаврилове Чинове, Федоре Иванове Куклеве и Семене Егорове Лаврове, обвиняемых в краже, о тех же Чинове, Куклеве и Лаврове и еще о Николае Иванове Куклеве, обвиняемых в краже».

Лезу в записную книжку. Чинов, Куклев, Лавров - подзащитные Ленина, седьмая его защита в Самаре, Только тут, на полосе «Губернских ведомостей», - два дела, одно «о крестьянах», другое «о тех же и еще», тогда как там, в Москве, в Центральном партийном архиве, - одно. Я знаю одно дело Чинова, Куклева, Лаврова. Вот и пометка о его внешности: «Бумаги, что составил следователь, собраны в тонюсенькое дельце цвета багажной квитанции». И еще о подследственных: «Простые имена трех хлебопашцев выведены на обложке с немыслимым совершенством».

Значит, трое.

И значит, я читал первое дело. По второму скамья подсудимых была длиннее: те же и еще…

Но где ж это второе?

Куда канула непрочитанная ленинская защита? Я не сомневался - Ленин защищал обе группы, и ту, что писалась короче, и ту, что писалась длинней… Два суда в од: но и то же число, 9 июня, почти тот же состав обвиняемых и - разные адвокаты? Нет! Подобное невозможно!

На следующий день я переписывал в памятную тетрадь: «…21 (9) июня Владимир Ильич защищал группу крестьян дер. Раковки - Чинова, Лаврова, Куклева и его 13-летнего сына. Несмотря на небольшое преступление, эти крестьяне, в том числе 13-летний мальчик Куклев, просидели в тюрьме до начала суда 3 года. Владимир Ильич усиленно добивался освобождения мальчика Куклева, и благодаря его защите он был освобожден».

Это слово А. Шефера из одиннадцатой книжки куйбышевского журнала «Коммунист» за 1939 год.

Желание найти дело «о тех же и еще о тринадцатилетнем мальчишке» погнало меня в Москву, в Центральный партийный архив…

Вот и знакомая папка цвета багажной квитанции, вот имена на обложке - Чинов, Куклев, Лавров. И ни малейших намеков на мальчишку. Второго дела с материалами предварительного следствия в папке нет. Но ведь есть еще томик с бумагами суда. При первом своем посещении архива я взял из него очень немногое. Глянул на обложку - Чинов, Куклев, Лавров, нашел в приговоре, что именно получил каждый, сопоставил это с тем, что просили прокурор и адвокат, и сделал в тетради такую запись: «Добошинский Л. Д., товарищ прокурора, обращаясь к коронному трио, требовал третьей степени суровости.