Дочь Волка - Виктория Витуорт

Альянсы между королями и военачальниками, беспокойство могущественных епископов – это, конечно, важные события, но будут ли они значимы для людей, заглядывающих в прошлое через сто, через тысячу лет, если мир в то время все еще будет, хромая, двигаться вперед? Он сделал паузу, и перо его застыло над пергаментом. В этот год король нортумбрианцев Осберт вернул свое расположение Тилмону, пожаловав ему Иллингхэм. Также в этот год тот же король отправил Радмера из Донмута в Рим. Оба эти решения удивили многих.

Мелкие происшествия и то, что так и не произошло. Стрелы, не попавшие в цель, семена, упавшие на каменистую почву. Когда-то они с архиепископом мечтали о написании продолжения Великой истории Нортумбрии святого Беды Достопочтенного. «Беда перестал вести свои записи лет сто тому назад или даже больше, – сказал тогда Вульфхер. – Подумай, сколько всего произошло с тех пор». Однако работа Беды была обескураживающе совершенна. Разве могли они вдвоем на скорую руку сочинить что-то такое, что потом можно было бы прицепить к ней как продолжение?

Все это так и осталось мечтами.

Теперь, по прошествии более десяти лет, он находил книгу Беды еще более волнующей. Тот старый монах из Джарроу был уверен, что следует Божьему плану в истории. Но сам он общей картины не видел. Скорее, это были лишь разрозненные цели. Послания, которые слишком запоздали либо не дошли до адресата. Болезни, рождение детей и смерти, которые расставляли мужчин и женщин по местам в жизни, где они оказались по воле случая, исключительно случая. Кто мог сказать, станет ли тот или иной человек святым или отъявленным грешником? Бог, конечно, один только Бог. Люди не могли высказывать такие суждения относительно друг друга и продолжали спотыкаться, блуждая во мраке своего невежества.

Только свои собственные сокровенные тайны он знал наверняка.

Нет, уж лучше он будет вести эту малозначительную летопись. Несложная работа, не требующая значительных умственных усилий. Короткие предложения, обтекаемые фразы, отсутствие морализаторства либо глубинного смысла. Как и происходит в жизни маленьких людей. Господь Справедливый проклянет их всех до одного, и не будет у них никакой надежды на прощение. А Господь Милостивый протянет руку, чтобы поймать провинившегося воробья[28].

В этот год ласточки вернулись в свои обычные места обитания на апрельские иды[29] . В лесу куковала кукушка. Светило солнце.

На следующее утро после отъезда отца Элфрун проснулась со странным ощущением внутренней пустоты. Сны ей снились беспокойные: она что-то потеряла и не могла найти, хотя искала повсюду – в щелях между половицами, под настенными коврами, но ощущение пропажи не уходило, продолжая беспокоить ее. Небесный свод исчез, и вместо него зияла пустота.

Отец уезжал и раньше. Дни его ратных подвигов относились к периоду ее раннего детства. Он довольно часто сопровождал в поездках короля; он также по поручению Осберта путешествовал по дорогам южной Нортумбрии в качестве старшего префекти[30] короля, становясь его глазами и ушами, устанавливая налоги и следя за их уплатой, выслушивая жалобы, чтобы передать их королю. Его могло не быть по нескольку недель, и тем не менее жизнь в Донмуте не останавливалась.

Почему сейчас что-то должно быть иначе? Наверное, потому, что теперь с ним не было возможности связаться, отослать письмо ему или получить от него весточку, поскольку он уплыл за море. Сейчас он на борту корабля и, должно быть, уже проснулся. Мерзнет без своего красного плаща, слушает плеск волн и скрип досок обшивки, смотрит, как мир обретает форму, по мере того как серое море сливается с небом.

Она всегда беспокоилась, когда он уезжал, даже если он отсутствовал всего несколько недель, даже когда ее мать была жива.

Элфрун лежала неподвижно. Последние пару лет она спала в домике для женщин, где также находилась ткацкая мастерская. Очень немногие хозяйства имели ткацкие станки, и поэтому девушки работали здесь. Для них и некоторых женщин постарше, которым некуда было идти, оставаться спать прямо там было проще. Вокруг очага сейчас сгрудилось с полдюжины спящих тел. Судя по всему, было еще очень рано. Она чувствовала, как сквозь обмазанные глиной стены и крытую соломой крышу внутрь просачивался осенний холод.

А может, ей стало зябко из-за того, что он уехал за море? Когда Элфрун думала о море, о настоящем глубоком море, по коже у нее всегда бегали мурашки. Дюны были родной территорией, равно как и обнажавшийся при отливе берег; да и отмели ее не беспокоили. Она привыкла в голодные времена добывать пропитание, собирая крабов и моллюсков, морской укроп и морскую капусту. Но глубокое море – совсем другое дело. Даже рыбаки не уплывали дальше, чем это было необходимо, а после возвращения рассказывали о громадных китах, странных туманах и штилях, о необъяснимых криках и стонах, слышимых сквозь обшивку их суденышек, – песнях утопленников.

По коже побежали мурашки, и ее передернуло, как будто по одеялу пробежала крыса. С ним этого никогда не случится. Она перевернулась на бок, встала на ноги и осторожно прошла между спящими. Мир еще не заполнился красками, до рассвета было далеко, так что даже петухи пока молчали. Холодно, легкий туман. Сходить по нужде, потом съесть яблоко и горсть лесных орехов, после чего можно будет найти какое-то полезное занятие, чтобы прогнать последние обрывки тревожных снов.

Она оставила шерсть, которую чесала, вместе с гребнями в корзинке в маленьком бауэре своей бабушки. Абархильд плохо спала по ночам, зато охотно уходила вздремнуть после обеда, и Элфрун подумала, что в этот час бабушка будет рада ее приходу.

Но когда она приоткрыла дверь и осторожно заглянула в комнатку, оказалось, что Абархильд там нет. Две женщины, прислуживающие ей, похрапывали на своих соломенных тюфяках у обложенного камнями очага, но красивая деревянная кровать, которая служила бабушке со времен ее первого брака и которую она привезла с собой из-за моря, была пуста и застелена. Озадаченная Элфрун шагнула назад, под навес с соломенной крышей, и огляделась. На ближайшей навозной куче прокричал первый петух, ему ответил еще один. Уйти далеко Абархильд не могла. Элфрун обошла вокруг дома, заглянула в нужник и в кухню, после чего остановилась перед залом, чувствуя себя глупо.

Мир начинал просыпаться. Она уже ощущала запах дыма из очагов, слышала сонные голоса.

И тут ее осенило. Бабушка, должно быть, ночевала в монастыре. Сначала они все стояли и следили за красно-белым парусом, который то скрывался за волнами, то снова появлялся, пока наконец он не скрылся за серым горизонтом, после чего Абархильд и ее новый духовник отправились в монастырь. Абархильд отобрала у Хихреда его мула и велела ему взять у священника его мешок.