Дочь Волка - Виктория Витуорт

Сняв шерсть с чесальных гребней, она критически оглядела свою работу, потом свернула ее и сунула в корзинку.

– И не хмурься так. – Новый тычок в ребра. – Ветер мог поменяться.

Элфрун поморщилась.

– Тебе следует остаться ночевать здесь.

Элфрун покачала головой. Бауэр был маленьким, соломенный тюфяк – тонким, а бабушка громко храпела.

– Нет. Я вернусь в женский домик.

И это несмотря на то, что, как она догадывалась, девушки и женщины будут перешептываться у нее за спиной – как и все остальные в Донмуте, – гадая, примет ли она правильные решения, которые помогут им пережить зиму. А зима уже маячила перед каждым, словно голодный волк, рыскающий в сумерках кругами вокруг отары овец. Урожай собрали меньший, чем им требовалось. Еды недоставало как людям, так и скоту. Она вздохнула:

– Завтра я должна встать пораньше. Нужно еще раз поговорить с Лудой.

Абархильд стукнула концом своего посоха по одному из камней, которыми был обложен очаг.

– Не нравится мне, что ты пойдешь домой в темноте одна.

– Но я всегда так хожу. И раньше, и сейчас.

– Но теперь ты уже не ребенок.

Элфрун сделала над собой усилие и не закатила глаза.

– Так ты думаешь, что меня похитят «морские волки»? – Она пошутила, но бабушка даже не улыбнулась.

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь.

– Скоро взойдет луна. – Она поднялась, игнорируя ворчание Абархильд. – Ночь замечательная, бабушка. Не волнуйся за меня.

И действительно, уже показалась луна – первая полная луна после осеннего равноденствия; ее круглый и белый, словно церковный хлеб, диск лишь время от времени прикрывали уносимые ветром обрывки туч. Маленький бауэр бабушки в монастыре и женский домик в усадьбе разделяли три мили грязи и холода. Влажный осенний ветер дул с севера, из-за моря, и насквозь продувал и шерстяную одежду, и нижнюю рубаху, словно она шла голая. Пальцы на ногах уже занемели, и она, еще не пройдя и половины пути, уже зябко куталась в отцовский плащ и жалела, что не согласилась переночевать возле бабушкиного очага.

Лунный свет отражался в ряби неспокойной из-за ветра поверхности эстуария, когда она обогнула выступ холма и ее ноздри уловили желанный запах дымка далеких очагов их поместья. Она ускорила шаг. В женском домике сейчас тепло, ярко горит огонь, а на полу расположились на ночлег женщины. Как дочь своего отца, она займет свое обычное место возле очага, и никто не посмеет позариться на ее тюфяк. Она пригнула голову, сопротивляясь пронизывающему бризу, и поспешила к раскинувшейся на склоне холма большой роще ясеней, широко шагая по тропе и придерживаясь берега ручья.

Вдруг неподалеку заржала лошадь.

Элфрун мгновенно замерла на месте, подняла голову и прислушалась.

Снова ржание, более тихое.

Зная теперь, куда смотреть, она заметила очертания четырех или пяти лошадей, двигавшихся в лунном свете под прикрытием высоких и тонких стволов деревьев. Они без всадников? На спинах животных виднелись какие-то большие темные тюки. Непонятно… Что за таинственные – трауи – дела? И почему она так легкомысленно отнеслась к страхам бабушки?

Она отпрянула в тень, не смея даже дышать.

– Кто здесь? – послышался близкий шепот откуда-то снизу. – Элфрун? Это я, Атульф.

Она судорожно выдохнула:

– Так это наши лошади? Это Хафок?

Она двинулась вниз по склону на голос и едва не натолкнулась на Атульфа. Он как раз поднимался на ноги. С ним были еще парни – она разглядела в темноте несколько припавших к земле фигур. Лиц она видеть не могла, но догадывалась, что среди них был Кудда.

– Как ты посмел взять Хафока? – Теперь, когда страх отступил, она начала злиться. Она споткнулась о сухую ветку и задела рукой бок одной из лошадей. – Они мокрые! – Ее вдруг осенило: – Теперь я знаю, где вы были! За рекой, в Иллингхэме. Ты идиот, Атульф. И не можешь со мной не согласиться! Ты никогда не посмел бы это сделать, будь здесь мой отец. – Она подняла руку, чтобы ударить его, но он схватил ее за запястье и отвел руку в сторону.

– Об этом не беспокойся. – В голосе его слышалось нетерпение. – Лучше посмотри, что мы добыли. Пощупай. – Она сопротивлялась, но он все же притянул ее к себе и прижал ее руку к большому темному тюку на спине одной из лошадей. Пальцы ее нащупали грубую мешковину. Она провела рукой вниз, чувствуя, как в мешке подается и пересыпается что-то знакомое.

– Ячмень? – Она никогда не слышала, чтобы кто-то воровал ячмень. Скот – другое дело, но на это Атульф точно не пошел бы…

Голос его звенел от возбуждения.

– Десять мешков.

– Вы кого-нибудь видели? – Человека-быка, первым делом она подумала про него. И того парня с великолепной гнедой кобылой.

Но он покачал головой:

– Мы все очень быстро сделали. Выбрали момент. При таком отливе речку легко перейти вброд. Кудда много раз делал это, следил за ними много дней. – Он похлопал одного из присевших парней по плечу, и тот поднял голову; серебристый лунный свет осветил вытянутое лицо и белокурые волосы – это был Кудда. – Это он рассказал нам, что их лорд уехал, вот мы и провернули дельце.

Кудда пошевелился, зашелестел опавшими листьями и пробормотал что-то невнятное, но Элфрун по интонации поняла: он очень доволен тем, что Атульф выделил его таким вот образом.

– Но ведь они хватятся зерна. Начнут искать…

– Ну и пусть. – В голосе Атульфа сквозило презрение. – Мы готовы. А они могут даже не заметить пропажи. У них амбары полные, в отличие от наших. У них даже крысы сытые и жирные. – Он немного понизил голос и, взяв ее за плечо, развернул лицом к себе. – А ты что об этом думаешь, Элфрун? Правильно мы поступили?

Десять мешков не восполнят недостаток, а ведь именно над этим ломают головы они с Лудой. Но это зерно все же какое-то подспорье.

– Думаю, вы все сделали правильно, – неохотно отозвалась Элфрун. Но она все равно почему-то продолжала злиться и теперь пыталась выяснить причину этого. – Не знаю, о чем вы думали, оставляя лошадей стоять мокрыми на ветру.

– Но мы только…

– Не может быть никаких «мы только»! – Она вырвала руку, и голос ее теперь звучал весьма резко: – Что об этом сказано в Священном Писании? Твой отец наверняка это знает! «Праведный печется и о жизни скота своего»[32], так? Отведите их в конюшню и разотрите хорошенько. И никогда больше не смей брать Хафока!

– Ты не можешь приказывать мне! – Голос его сорвался, и она поняла, что он обиделся. Его всегда легко было довести до слез.

Что ж, пусть похнычет; а то, что это случилось на глазах у его друзей, – тем лучше. Пока она корпела взаперти над всеми этими вощеными дощечками с записями Луды, он пропадал с парнями в лесу и строил планы относительно этого набега. Почему все удовольствие должно доставаться только ему?