Несколько дней после конца света - Хуан Мирамар

Иванов непроизвольно взглянул в зеркало – оттуда ему улыбался повязанный под горло простыней какой-то конфетный красавчик.

– Как вам это? – спросил голос. Голос был мужской, приятного тембра, мужественный такой баритон.

– Какое лицо? – сказал Иванов. – Зачем мне новое лицо? Кто вы? Зачем я здесь?

– Посмотрите, пожалуйста, теперь на это, – продолжал голос. – Может быть, это вам подойдет?

На этот раз из зеркала смотрел на Иванова ковбой с рекламы сигарет «Мальборо», только без шляпы и без сигареты. Иванов разозлился.

– Что за шутки! – крикнул он и дернулся, пытаясь выбраться из кресла.

– Воля ваша, – вздохнул голос.

Иванов сидел на краю забитого опавшими листьями фонтана в своем дворе. Рядом стояла вся компания, включая недавно обретенного англичанина. Вид у них был растрепанный, но решительный. Во двор, ритуально споткнувшись о перекладину ворот, вошел Рудаки.

– Здоровеньки булы, кто по русско-украинскому разумеет! – приветствовал всех Рудаки, доковылял до фонтана, сел и стал растирать ушибленную о ворота ногу.

– Когда ты эту железяку уберешь? – спросил он Иванова.

Иванов не ответил, а Урия длинно и витиевато выругался. Ира встала и отвернулась, а Штельвельд сказал Урии:

– Перестань матюгаться, сколько можно…

– Пардон, – сказал Урия и закурил. Закурил и Иванов.

– А чего это у вас такой набожный вид, или случилось что? – спросил Рудаки.

– Или, – ответил Иванов, а Урия сказал:

– Будет набожный – меня вон Аборигенки раздеть хотели, – и опять выругался.

– Прошу вас, Юра, – попросила Ира Штельвельд.

– Пардон, – сказал Урия, – пардон, мадам, – нервы.

– Так что случилось-то? – спросил Рудаки.

– Меня Аборигенки загребли, – сказал Иванов, – новое лицо предлагали выбрать, лицо мое, видите ли им не нравится.

Видно было, что он расстроен.

– Странно, – сказал Рудаки, – такой красавец, как вы, сэр… было бы понятно, если бы им моя морда не понравилась, а меня они только в Стамбул отправили на машине времени, так сказать.

– Так ты тоже у них побывал, – заинтересовался Урия, – и что же, они тебя тоже с озера прямо сюда перенесли, как нас?

– Да нет, – ответил Рудаки, – я пешком шел сначала, а потом знакомый на джипе подвез, – и, помолчав, добавил, – хорошо хоть из Стамбула вернули.

– А мне костюмы разные примерить предлагали, комбинезоны разные, – сказал Урия и выругался шепотом, покосившись на Иру.

Рудаки почесал лысину, закурил и спросил у Иры:

– А вы, Ирочка, тоже в аборигенском плену побывали?

– Прямо, в плену, – ответила Ира Штельвельд, – они мне разные планеты показывали, звезды всякие… интересно, прямо, как в кино.

– Один я ничего не помню, как говорится, очнулся – гипс, – заявил Штельвельд как-то слишком бодро.

– Небось скрываешь свои виртуальные дела с бабами аборигенскими? – мрачно заметил Иванов.

– Какие дела? Говорю, не помню ничего, – опять как-то слишком поспешно ответил Штельвельд, покосившись на Иру.

Все замолчали, а Рудаки спросил шепотом Урию:

– Слушай, а кто этот оборванец? Он что, с вами?

– Этот? – сказал Урия. – Это Атлей, англичанин, спрятаться у нас от Аборигенок хотел, но они его тоже загребли, как и нас… суки фашистские.

– Англичанин, – заинтересовался Рудаки, подошел к оборванцу и сказал, протянув руку:

– So, you are British, the name is Rudaki, nice to meet you.[13]И они быстро заговорили по-английски.

– Ну что ж, – сказал Иванов, помолчав, – пошли в подвал – Аборигены Аборигенами, а матч состоится при любой погоде.

Все двинулись к подвалу, и как раз в этот момент открылась дверь и на пороге появилась сначала Ива Рудаки, а потом и Маина Иванова.

– Ты спальник не забыл, Аврам? – спросила Ива Рудаки.

– Вова, – выглядывая из-за ее плеча, сказала Маина Иванова, – в кухне лампочка перегорела, Вова.

– Мы в подвале побывали – там котельная в подвале, – сказал Рудаки, спускаясь по крутым ступеням.

– Вот котельной как раз, к сожалению, и нет, – откликнулся Иванов, который спускался за ним. – Была бы – было бы где мистера Этли отмыть, а так холодной водой придется у нас дома.

– Может быть, горячая еще есть, – предположила Маина Иванова. – Вчера была горячая – мы с Ивкой на славу попарились.

Они уже спустились в подвал и ожидали пока спустятся остальные. Ступеньки были крутые, свет с улицы едва освещал их, и было слышно, как ругался споткнувшийся Урия и давал по-английски пояснения Этли по поводу того, зачем они спускаются в cellar[14]и что их там ждет. Исходя из того, что слышал Рудаки, ничего хорошего англичанина в подвале не ожидало: крысы и агрессивные Аборигены.

– Не пугай британца, – сказал Рудаки Урии, когда Урия с англичанином наконец спустились, – ему и так сегодня досталось, судя по тому, что он мне сейчас рассказал.

– Да шучу я, шучу, – ответил Урия и успокоил англичанина. – Just joking.[15]

Англичанин неуверенно улыбнулся.

Последними спустились Штельвельды и Ива Рудаки.

– Ну как, Аврам, – спросила она, – встретил своего капитана Нему, или он предпочел на «Наутилусе» остаться?

– Чего ты сразу? Не пришел Нема, не смог, наверное. Ждали его всю ночь. Аборигены кругом, ночь – жуть такая, – обиделся Рудаки. – А ты сразу: встретил, не встретил? Познакомься лучше. Это Ричард Этли, англичанин, Аборигенки его чуть не загребли, как, впрочем, и нас всех тоже. – Рудаки тронул Этли за рукав: – Mr. Atley, meet my wife and Mrs. Ivanova here.[16]

– Атлей, – Этли протянул руку Иве. – Атлей. Мераба.

– Здравствуйте, мистер Этли. – Ива пожала протянутую руку и спросила у Рудаки. – А что значит «атлей мераба»? Это ж не по-английски.

– Звали его так тут «Атлей» – фамилию Этли по буквам в паспорте прочитали, – ответил ей Рудаки. – А «мераба» – это «здравствуйте» по-татарски, у татар он жил два года. И вообще, оставь его в покое – ему досталось сегодня. Поставьте лучше чай.