Половецкий след - Андрей Анатольевич Посняков

дров и протянула руку для поцелуя. – Чего там интересного-то болтают?

– Про пожар говорят матушка… Еще про погоду болтают.

– А про купцов? Еще-то понаприехал кто?

– А! Про купцов! – вспомнила Верунка. – Людо-та – гость торговый приехал. По пути, с обозом. Людишек на продажу везет. В Туров.

– Людишек? – насторожилась вдовица, вполне справедливо полагавшая, что, чем больше зависимых людей, тем больше и уважения. – А что за людишки-то? Небось, дороговато?

– Да разные, матушка, есть… Слыхала – и за три гривны…[2]

– Три гривны? – Брячислава явно заинтересовалась, тем более – гривны-то у нее имелись. – А что так дешево-то? Небось, косые все да кривые. Або малы еще… Одначе три гривны… Акинфий, живо запрягай! Прокатимся-ка на пристань, глянем.

Вот так вот Лану и купили. С заявленных четырех гривен вдовица сторговалась до трех и тому была несказанно рада. Правда, прежде, чем начать торговаться, все же спросила: с чего такая цена?

– По виду девка здоровая… правда, тоща больно. А ну-ка, покажи зубы! Покажи, говорю, тварь! Так что с ней не так-то?

– Ой, голубушка… – подольстился купец (старый знакомец Миши). – Вижу, ни в чем тебя не проведешь! Цена такая, потому как девка-то по-нашему едва-едва понимает. Учить надо!

– Ну, это ничо, это мы научим… А что едва понимает – так и славно же! Давно я такую служанку хотела.

По приезде на двор новую рабыню первым делом выпороли. Прямо в амбаре раздели да разложили…

– Эк, тощая какая!

Порол, как водится, Акинфий, хозяйка стояла тут же, уперев руки в бока, и считала удары…

– Один… два… Посильней давай, не волынь!

Ухмыльнувшись, Акинфий ударил сильней, распоров кнутом кожу. Брызнула кровь, девчонка дернулась и закричала.

– Да не так сильно, аспид! – взволновалась вдова. – Хребтину ей перебьешь – с кого я три гривны вычту? Давай еще разок… Ап! Ишь, дергается… Ладно, на первое время хватит.

Так вот и оказалась половчанка Лана на Брячиславовой усадьбе. Вроде как «спальная девушка», как у бояр – то вдовушке было приятно. Новая рабыня прибиралась по дому, пряла, топила печи и выполняла все хозяйкины прихоти по принципу – принеси-подай-сделай. Спала юная челядинка за печкой, на сундуке…

К новой домашней рабыне Брячислава быстро привыкла, вдовушке понравилась ее покорность – бей, сколько хочешь, за волосы таскай – просто опустит глаза да терпит… Не как иные! И еще очень хорошо было, что юная половчанка плохо понимала по-русски, при этом оказалась весьма сообразительной – отведав пару раз плетей, быстро научилась понимать хозяйские приказания.

Все делала Лана: и в бане хозяйку мыла, и волосы расчесывала, и на ночь пятки чесала, и все обиды терпела старательно, с бесстрастным, как у каменной бабы, лицом.

* * *

О появившемся вдруг связном Мише доложил Ермил, почти полностью посвященный во все дела сотника. Совсем-то уж никому не доверять – нельзя, в одиночку ничего не сделаешь, так что не зря в управленческой науке делегирование полномочий придумано.

– По виду – приказчик. Не молод уже, лет, может, тридцать, – явившись в «канцелярию», докладывал юноша.

Не на пороге стоял Ермил – сидел с бояричем за одним столом, вкушал вечернюю трапезу. По здешним меркам, довольно скудную, надо сказать, – Михайла во всем любил умеренность. Две миски киселя – овсяный, «белый» и из сушеных ягод, «красный», каша из полбы с тушеным мясом, рябчик в собственном соку, ушица из белорыбицы да полкаравая хлеба. И все! А чего на ночь глядя наедаться-то?

– Зовут Захода, сын Иванов. Приехал еще третьего дня, с обозом волынского купца Еремея Мирохина… – хлебнув сбитня, продолжал отрок. – Мирохин из Киева едет, этот же по пути, в Овруче, пристал. Ну, как многие – заплатил купцу подорожные до Турова. Пояснил, что хозяин – купец Окладников из Овруча – послал его в Туров по одному важному торговому делу.

– Ну и в чем здесь криминал? – усомнился Миша. Заметив удивление собеседника, тут же пояснил: – Говорю, чего подозрительного? Многие так и делают. Пока зима – сговариваются, ездят. К лету, глядишь, и товар готов. Грузи на ладью да вези, куда хочешь. Ведь так?

Ермил тряхнул головой, отбрасывая упавшую на глаза челку.

– Так – да не так, господине. Сегодня с утра мирохинский обоз отъехал, а Захода, вишь, задержался. Сказался больным!

– Ну… бывает… Поправится – дальше поедет. Обозов до весны еще полно будет! Да и так… с нашими может…

– В заезжем доме ему Юлию посоветовали – мол, вылечит враз…

– Так-так… И что? – насторожился сотник. – Ходил он к ней?

– В корчме сказал, что ходил, дескать лучше ему сразу стало… Однако сама Юлия в глаза сего приказчика не видала! – поставив кружку на стол, отрок сверкнул глазами. – Выходит – соврал! Зачем?

– И зачем же? – взяв нож, Миша разрезал на квадратики «белый» кисель. – Ты кушай, Ермил, не стесняйся! Ушицы, вон, похлебай – вкусная.

В те времена отдельных тарелок не полагалось, хлебали из одной миски…

– Да я ем… – Отрок опустил ложку в горшок с ухой-белорыбицей и задумался. – Мыслю так: Захода сноровку остался, лишь сказался больным. Надобно ему здесь с кем-то встретиться. Уж не с Брячиславой ли?

– Так он с ней мог и раньше…

– Нет, не мог. Брячислава на свой двор обозных звала – товары смотрела. А что там чужому приказчику делать?

– Верно – нечего. А в сумерках по селу просто так не пройдешь – стража… – протянул сотник. – Да и собаки за каждым забором. Незаметно при всем желании не получится. А теперь можно… Что-нибудь для будущих покупок у вдовы на усадьбе приглядеть.

Ермил восхищенно округлил глаза:

– Так и есть, господине! Этот Захода уже спрашивал на заезжем дворе – у кого можно дегтем разжиться? Подсказали… Так он отмахнулся, сказал, мол, сговорился уже с некой хозяйкой, вдовой…

– А что, Брячислава дегтем занимается? – теперь уже удивился Михайла.

Отрок пожал плечами:

– Ну да. У нее же рощица березовая на старой меже. Чего б не гнать?

Дегтем в те времена смазывали конскую сбрую, чтоб не дубела на морозе, еще делали юфть, вообще – применяли в кожевенном производстве. Сапог, правда, еще не смазывали, а вот тележные оси, чтоб не скрипели, – бывало. Но только богачи – выпендривались. Стоил деготь недешево, на одну кадку около тридцати берез уходило.

– Так и дед мой. Корней Агеич, деготь выкуривает… – припоминая, сотник наморщил лоб. – И Сучок – дядько Кондратий. Они по многу гонят, не как вдова! И цена у них всяко ниже. А приказчик, вишь, со вдовушкой уже сговорился! Себе в убыток? Или тут какой иной интерес?