Княжий сыск. Ордынский узел - Евгений Кузнецов

— Отведай, Роман Кириллович, нашей баранинки. Уж чем богаты, тем и рады, — в голосе княгини при большом желании можно было услыхать крупицу радушия. — Не всё вам, ростовцам, московской размазней потчеваться.

Княжич Дмитрий только хмыкнул: «Во даёт бабуля!».

Тверской князь, мысленно летавший над окрестными лесами, последних слов матери вообще не услышал. Посол, однако, намёк уловил. Но не смутился:

— И не говорите, матушка-княгиня! Разве на Москве готовить умеют? Пока жил там неделю до отъезда сюда, измучили пирогами и кашами, постники… Как издевались… А у меня желудок слабый!

«Прыток парнишка, мимоходом с грязью смешает…» — с одобрением отметила про себя княгиня. В следующем году ей исполнялось семьдесят лет, и посол с его неполными шестью десятками был для неё молоденек. — «Правду про него Михайло сказал, скользкий как линь. Ну да мы и не таковских видывали. Хотя, на безрыбье и рак — рыба».

— Что ж, Роман Кириллович, вотчина-то твоя велика ли будет? — вслух поинтересовалась Ксения Глебовна.

— Это, матушка-государыня, как мерять, — прищурил глаз посол, — четыре села больших, однако. Христианских душ тысяч шесть-семь наберется.

— Миша говорил, что об отъезде из Ростова подумываешь?

— Было бы, государыня, куда… Со всей бы дворней переехал. Хоть и долог переезд, ох и долог! — засокрушался московский посол и ростовский боярин. Слово «до́лог» в его произношении очень походило на «до́рог». — Житья от татар совсем не стало.

— Да, татары… Не изведешь эту напасть ни пестом, ни крестом. Прилепил нам этот банный лист на известное место Александр Ярославович, ни дна ему, ни покрышки!

— Это который Александр? — словно не поняв, удивился посол, осторожненько управляясь с очередным рёбрышком.

— Да какой же ещё?! Известно: которого в последнее время всё чаще стали Невским покликивать. Деверем мне приходился. Муж мой, покойничек Ярослав Ярославович, царство небесное, младшим братцем ему был.

Роман Кириллович посмотрел на окружающих, занятых едой и не уделивших особого внимания ударившейся в воспоминания матушке Ксении. Было ясно, что всё это обсуждалось в семье не по разу. Сам Роман Кириллович тоже не вчера родился, помнил кое-что, но из вежливости раскрыл пошире глаза и даже отложил ненадолго вилку в сторону. Бабушке тверского самовластия требовался благодарный слушатель. В этом случае её было не удержать:

— Это ведь все Сашка придумал: с татарами дружбу открыть. Как же! Вовремя смекнул, что с Батыевой помощью (матушка Ксения перекрестилась: «тьфу, тьфу, не к ночи будь помянут!») верх над всей Русью быстрее получит. А мужичонка-то он был подлющий. И сынки его: Васька, Митька, Андрюшка и Данилка таковы же уродились: яблоко от яблоньки недалеко катится.

Только добрый глоток из кубка приводит в чувство поперхнувшегося боярина.

— Воин, однако, знатный, говорят, благоверный князь… — промямлил посол и понял — угадал! Все Ярославичи сразу оживились. Ругать Невского и его нисходящее потомство было здесь любимой забавой. И Роман Кириллович щедро подарил им такую возможность:

— Не зря его за победы Невским в народе прозвали…

— Да Невским-то его звать много позже смерти стали! — не щадя родного дяди громом жахнул Михаил Ярославович. — И то только в московских летописях. Ты бы, Роман Кириллович, в тверские летописные своды заглянул: вот где правда-то вся! В московских пишут: битва на Неве! Где битва, какая битва?!! Вся и битва-то была: приехали несколько ладей бродяг свейских зипуны добывать, пограбить малость, а дядюшке Александру в тот день и заняться, видно, нечем было. Устроил «битву»… Напали на сонных и перерезали сколь могли, пока те не опомнились. Знаешь, сколько людей князь в той «битве» потерял? Двадцать человек! Да у него с похмелья после праздничка какого больше витязей концы отдавало! Свеи тогда, на Неве, как Александра отогнали, своих мёртвых спокойненько похоронили и отплыли не спеша. Тоже мне «битва»!

Твердило, не открывая набитого рта, закачал головой: знаем, видали, мол, такие «битвы» и таких «полководцев». И, наскоро проглотив недожёванное, включился в разговор:

— Помню, батюшка мой сказывал, как они под рукой Александра Ярославича на немцев ходили. Это уж года через два было после Невы. А полководцу нашему задрипанному едва двадцать годков стукнуло. Там тоже было: сам чёрт не разберет. Немцы против литвинов, литвины против Новгорода, Новгород против немцев, а псковичи то немцам помогают, то против них идут. И, главное, все меж собой делят земли, да не свои — чуди белоглазой. С немцами Александр и столкнулся на Чудском озере. Тоже не велика сеча: кто говорит — пятьдесят рыцарей погибло, а кто — двадцать. Это уж позже, как Александр Великим князем владимирским был поставлен татарами, летописцы подольститься захотели: и Невским-то его нарекли, и эти мордобойчики стали «битвами» и «побоищами» называть… Митрий, подай груздочки! Вот, спасибо.

— А тверская-то линия от какого Ярослава родом идёт? — Роман Кириллович понимал, что рискует слегка обидеть хозяев плохим знанием их родословной, но решил прикинуться невеждой. И угадал вдругорядь: вся княжеская семья изумлена — «это надо же до чего ростовцы мужики дремучие»! Впрочем, что с них взять, сидят вдали от больших событий, скрипа тележного пугаются. Деревенщина сиволапая!

По-воински чётко всю историю обрисовал Твердило Ростиславич:

— До татар правил на Руси Великий князь владимирский Юрий Всеволодович. От Батыя он и погиб. Дальше Великим князем стал его брат Ярослав. У Ярослава были дети, и среди них Александр (который Невский) и Ярослав (стало быть, Ярослав Ярославович). От Алексашки пошла московская линия. А от Ярослава Ярославовича — тверские князья. Проще пареной репы… Мить, будь мил, подвинь блюдо с чесноком…

— Ярослав мой Ярославович, редкой доброты был человек, — вдруг загоревала затихшая на время над пирогом седенькая княгиня Ксения. — Меня совсем молоденькую за него выдали. Всё «белочкой» меня звал, — старушка смахнула слезу. — Как за каменной стеной за ним жила!

Княгиня Ксения оглядела всех, как бы желая убедиться, не усомнился ли кто в добродетелях прародителя? И продолжила:

— Уже и Великим князем стал владимирским после Алексашки, а всё такой же добрый был да ласковый.

Посол Роман умильно сложил ладошки на груди.

«Только бы не рассмеяться…», — заклинал он себя.

— Жаль, княжил недолго — семь годков всего. И осталась я с малыми ребятками, сиротинушка. Ох, и намаялась! Всё самой пришлось делать: и ребят растить, и землёй тверской править. А ведь это мой Ярославушка племянничка Данилку Московского взрастил и на Москву пристроил. Эти два шпыня, сынки Сашкины — Дмитрий да Андрюха, уже тогда мира меж собой не находили. И младшенького Данилку обижали. А Ярославик мой его пригрел. А теперь вот от его деток и получаем благодарность. Ну скажи, боярин Роман, какой отец из Невского был, коли, что ни сын, что ни внук — чисто разбойники?