Ермак. Начало - Игорь Валериев

— Небольшой порез. Сейчас кровь запечётся. Нормально всё будет.

Ко мне подошла Анфиса, держа в руке кусок чистого полотна. И где только найти успела. Я перетянул рану на плече и подошёл к Подшивалову, который склонился над Гусевским.

— Кажется, рука у Афони сломана, — Подшивалов выпрямился, — надо Марфу или Сычёва звать. И остальных осмотреть надо. Девки, бегом за Сычёвым и Марфой!

— Да нет, дядька Иван, я ему руку из сустава выбил. Вы его за левое плечо и шею придержите, а я ему руку назад вставлю.

После этих слов, не смотря на протесты Афанасия, я, опустившись на колени, ощупал тому плечо и, заставив Подшивалова его крепче держать, резким рывком с поворотом вставил Гусевскому плечо на место.

— Лучше бы предплечье к телу на пару дней привязать. Через неделю всё в порядке будет, — я поднялся с колен. — Только запомни Афанасий, если ещё раз на меня с кинжалом кинешься, я тебе или руку сломаю, или твоим же кинжалом тебя же вскрою.

Что-то в моём голосе и взгляде заставило Бурундука судорожно сглотнуть и молча опустить голову на грудь, спрятав глаза. Подшивалов крякнул и, положив мне руку на плечо, подтолкнул в сторону: «Пошли, дохтур, остальных смотреть. Порезвились вы с названным брательником. Ой, порезвились. Что старики скажут?»

Осмотр остальных много времени не занял. Двух казаков, которые всё ещё находились в состоянии «грогги», посадили на лавку и вставили им скрученные тряпки в ноздри, чтобы остановить кровотечение из носа. А по остальным четверым оставалось только ждать, когда они очнуться. Особенно хреново, на мой взгляд, дела обстояли у Семёна. От Ромки он получил двойной нокаут. Хороший удар в печень валит от боли с ног и более могучих противников. А тут ещё и классика бокса — апперкот снизу в челюсть. Состоянию младшего Савина я сейчас точно не завидовал. Лишь бы челюсть не была сломана. Сориться с Иваном Митрофановичем не хотелось. Он мне такого жеребёнка подарил — красавца моего Беркута — всего чёрного как антрацит, а мы его сына отоварили по полной программе. Хотя, сынок ещё тот. На мой взгляд, мало внимания уделял Иван Митрофанович своему старшему сыну. Проморгал его где-то. Большой скотиной, чувствую, Семён вырастет.

Минут через десять в комнате появился вызванный девками Сычёв со своим неизменным саквояжем. Мы с Романом, чтобы не мешать и не раздражать приходящих в себя казаков, оделись и вышли на улицу.

— Тимофей, а батька сильно ругаться будет? — нервно поеживаясь, завёл разговор Роман.

— А я знаю! Он твой отец, а не мой. Но по мне, правильно ты Савину «двоечку» провёл, и дальше действовал молодцом. Так что, не журись, Ромка. Живы будем, не помрём.

— Тимофей, а у тебя плечо сильно порезано? Я же видел, Бурундук тебе в шею на смерть бил.

— Это кто здесь помирать собрался? И кому это в шею на смерть били? — из темноты улицы на свет из окон дома Подшиваловых вышла закутанная сверху в шаль небольшая женская фигура, одетая в светлый овчинный полушубок.

— Здравствуйте, тётя Марфа, — Ромка, втянув голову в плечи, быстро затараторил. — Мы с казаками-малолетками подрались. Афоня Гусевский во время драки хотел Тимофея кинжалом в шею ударить. Вот плечо ему порезал.

Я же забыв поздороваться, смотрел на знахарку и любовался её лицом, которое очень красиво выделялось на фоне заиндевевшей шали.

— Так! Пойдем быстро в дом. Посмотрю, что у тебя с плечом.

— Да с ним нормально, всё. Небольшой порез. Я куском холстины перетянул уже. А в доме Сычёв с остальными разбирается. Им помощь действительно нужна.

— И что же вы натворили с остальными? — Марфа удивлённо изогнула правую бровь. — Порезали что ли всех?

— Да нет, тётя Марфа. Немного побили только, — ответил Ромка.

— Там Савину Семёну помочь нужно. Боюсь, у него челюсть сломана, а сотрясение мозга точно есть. Ромка немного перестарался, — вставил я.

— А много там остальных? — поинтересовалась у меня знахарка.

— Семеро. У двоих носы только разбиты. Афанасию я вывихнутую руку на место вставил уже. А четверых, включая Семёна, смотреть надо. Они уже в себя прийти должны.

— Да уж, порезвились! — вздохнула Марфа. — Чему улыбаешься, Тимофей?

— Дядька Алексей, точно такие же слова произнёс, когда всё увидел, да еще добавил: «Что старики скажут?».

— Это уж точно. Не упомню я такого случая в станице, — женщина потёрла варежкой нос. — Тимофей, ты иди ко мне домой, я, когда вернусь, осмотрю твоё плечо и надо поговорить с тобой. А ты, Роман, иди домой и расскажи всё отцу. Если у Семёна действительно сломана челюсть, то могут быть неприятности. Савин за своего сынка-оболтуса кому хочешь со своими деньгами сложности устроит.

Сказав всё это, Марфа ушла в дом, а мы с Романом пошли выполнять её указания. Придя к Марфе-Марии домой и, сняв верхнюю одежду, я зажег в комнате от лампадки, стоящую на столе свечу и стал рассматривать комнату, пытаясь по предметам определить характер хозяйки. За этим занятием меня и застала быстро пришедшая домой знахарка.

— Жильё моё рассматриваешь? — разматывая шаль и кидая её вместе с полушубком на кровать, спросила Мария. — Ну и ухари вы с Ромкой! Это надо же так отделать казачков. Над ними же вся станица теперь потешаться будет. Хотели молокососов на улицу выставить, а их как малых детишек отшлёпали. Подшивалов до сих пор в себя прийти не может. Ходит по комнате и бормочет: «Порезвились, мля, вот это порезвились, мля, Тимоха с Ромкой». А дальше загибы в три колена. Я и то много слов новых узнала. А уж чего только во время врачевания казаков не слышала.

Марфа встала передо мной и, сложив руки на груди, с каким-то вызовом произнесла:

— Ну что смотришь на меня голодными глазами? Рассказывай кто ты такой!

— Вы о чём тётя Марфа?

— Какая я тебе тётя. Ты меня за дуру не считай. По твоим глазам я тебе в дочери гожусь. Ты думаешь, я не отличу взгляд мужика, имевшего много женщин от взгляда влюблённого, сопливого мальчишки. Да ты взглядом своим уже поимел меня во всех мыслимых и не мыслимых позах.

— Не понимаю тебя Марфа.

— Тимофей, или как тебя там зовут, не знаю. Сама я не сталкивалась с таким, но от прабабушки своей знаю, что так бывает, когда в теле человека живёт как бы два человека. И если после ранения хунхузами Тимофей ещё бывал в этом теле, то потом и я, и дядя Афанасий всё больше замечали, что в теле Тимофея живёт другой человек. А сегодня ещё раз убедилась. Никто из наших казаков не смог бы так правильно вставить назад вывихнутую в плече руку. А ты сначала вывихнул, а потом назад вставил. И Селевёрстов ещё после того боя заподозрил неладное. Не мог он поверить, что четырнадцатилетний казачок мог убить двадцать с лишним бандитов, да ещё перерезая им глотки. На то, чтобы убить человека, перерезав ему глотку, очень не многие казаки в станице способны.

— Ну что опять смотришь на меня своими глазищами? — знахарка почти перешла на крик. — Напоминаю, что ли кого?