Ценник красивой жизни - Людмила Феррис

– Связался с малолеткой, бес попутал! А она еще шантажировать меня взялась. Да я тебя, киса, в бараний рог согну. Но у тебя кроме зеленых глаз оказался феноменальный дар в постели, поэтому пока тебя не отпущу.

Это «пока» затянулось на три года, и Рита уже привыкла к хорошей квартире, дорогим подаркам, стильной одежде, зарубежным поездкам, походам в баню и к тому, что она была его собственностью, содержанкой, вещью, которой пользовались за определенное вознаграждение.

Рита встряхнулась, достала пакетик со спайсом, на котором была нарисована гавайская роза, и закурила. Сегодня у нее был особенный день, она даже закричала:

– Сегодня мне восемнадцать!

Целая вечность прошла с тех пор, как Аська забрала ее из детдома, а она все не могла успокоиться и бегала к маме Алле. Ее разрывала бунтарская энергия: убегала из дома, дралась, придумывала истории и любови. Но теперь все по-другому.

Она потянулась за шампанским и налила в высокий бокал. Чудесные волнующие пузырьки быстро бежали наверх и задерживались к стенкам фужера.

– С днем рождения, Ритка! С совершеннолетием! За тебя! Ура! – произнесла она тост в свою честь и выпила шампанское.

Шинков не любил, когда она встречала его подшофе, а если узнает про наркотики, то просто взорвется. Но сегодня исключительный день, и она будет делать, что хочет.

Ритка вылила остатки шампанского в ванну и снова погрузилась в воду. Она благодарна Диме за то, что он помог найти ее мать, ту самую Свириденко Яну Николаевну. Мэр «пробил» ее по милицейской базе, оказалось, что живет она и здравствует в соседней области, работает продавщицей в ларьке. Два часа пути на служебной мэрской машине, и Рита нашла убогий ларек, выкрашенный синей краской, с давно немытым окном. Продавщица торговала овощами и фруктами, и Рита сначала купила два апельсина. Она видела, как немолодая и явно пьющая женщина доставала оранжевые фрукты-шары из грязной картонной коробки, ее заскорузлые пальцы скользили по ящику.

– Чего смотришь? – недобро спросила продавщица.

Рита молча протянула деньги, ее колотила сильная дрожь, она отошла в сторонку и собралась духом, а потом постучала в скособоченную дверь.

– Чего тебе, сдачу неправильно сдала?

– Мне поговорить с вами надо.

– Это еще зачем?

– Надо, – напирала Ритка. – Мне надо.

– Ну, валяй, говори, если надо.

– Скажите, семнадцать лет назад вы оставляли в роддоме ребенка?

Продавщица посмотрела на Риту мутным взглядом и промолчала, но Ритку уже нельзя было остановить.

– Да или нет? Ведь вы Яна Николаевна Свириденко? Тогда я ваша дочь!

– Вон как, – женщина вздохнула. – Какая ты выросла! А я все думала, какая ты будешь?

– Мне ничего от вас не надо, я хотела на вас посмотреть и сейчас уеду.

– Да заходи в киоск, я закроюсь на перерыв.

В маленьком помещении было душно и отвратительно пахло гнилью.

– Красивая, видная, холеная, – глядя на Риту проговорила женщина. – Я тогда на первом курсе института училась, влюбилась в одного кента, забеременела. Жить было негде, денег тоже не было, а он исчез, не сказав «до свидания». Вот и пришлось ребенка оставить, да, видно, бог мне не простил этого, вся жизнь пошла наперекосяк. Учебу бросила, кинулась проводницей работать, говорили, что хорошо они получают. Так и проездила всю жизнь, собственно, видела жизнь из окна вагона – Омск, Красноярск, Иркутск, пьяные пассажиры, чай да вонючие толчки. Потом уволили, теперь уже третий год торгую гнилью. Ты, доча, не ешь эти апельсины, сопрели они внутри, выкини.

Рита, так мечтавшая о встрече с матерью, как и все детдомовские, удивлялась, что ничего в ней не дрогнуло, никакая, даже самая малая часть ее естества не колыхнулась, и даже то, что женщина произнесла с придыханием – «доча», не растопило тот холод, что был в ее душе. Слова, которые говорила продавщица Яна, отчего-то не проникали в сердце, не затрагивали ума, а разбивались в мелкие брызги на лету, словно волна о камень. Ритка слушала, улыбалась, корябала длинным ногтем апельсин, но ощущала себя окаменевшей, заключенной в железные тиски.

– До свидания, Яна. Приятно было познакомиться.

Рита резко встала и пошла к выходу. Купленные апельсины она оставила в торговой палатке.

Вода в ванне медленно остывала, и она включила горячую струю. Шинков приедет только вечером, и то, если не будет деловых встреч. Он обещал ресторан с цыганами и подарок – роскошную шубу.

Шубу Ритка присмотрела давно, рыжую лису с нежным и мягким мехом. Впрочем, шубой никого не удивишь, в мехах каждая вторая прохожая. Но для Риты шуба все еще оставалась эталоном статуса и богатства. Она вообще любила покупать одежду – в магазинах, на интернет-сайтах, везде, сам процесс доставлял ей огромное удовольствие. Девушка могла часами ходить по бутикам, выбирать, примерять, а затем носить, радуя себя и окружающих, благо карточка пополнялась Дмитрием Евгеньевичем ежемесячно. Вещей за три года накопилось много – платья, юбки, кофточки, большое место занимали туфли на высоких каблуках. Сегодня Рита решила надеть черные любимые туфли и изумрудное платье с глубоким декольте. Зеленый цвет изумительно шел к ее глазам, делал их ярче и выразительнее, оттеняя золотистую кожу.

– Моделька моя, – любовался Дима ее ногами и точеной стройной фигуркой.

Она плавно изгибалась, демонстрируя свою длинную шею, поднимала ноги, показывая изящную лодыжку, и наблюдала, как он заводится.

– Ну, иди к папе Диме, иди, киса. – И Рита шла, холодея внутри и презрительно фыркая ему в затылок. Он потел и краснел, изо всех сил, дрожащими руками расстегивал ремень на брюках, и ей нравились эти минуты власти над ним, короткие минуты, когда она чувствовала себя женщиной, а не вещью. Впрочем, женщин за всю жизнь у Шинкова было больше, чем дней в году. Он был уверен в том, что, женщины, которые у него были, есть и будут, помогали снимать стресс. А Ритка была его особой страстью, он ей доверял, брал с собой на деловые встречи и представлял совершенно по-домашнему: «Это моя Ритуля».

Партнеры понимающе ухмылялись, и Ритка видела, как они оценивают ее, и оценка эта была высокой. Когда Дима приезжал к ней на квартиру с компанией, в ее обязанность входило подавать виски непременно со льдом и легкие закуски. Когда мужчины хмелели, она забавлялась, игриво и озорно наклоняясь над столом, и грудь чуть не выпрыгивала из декольте. Тогда Шинков хмурился и говорил:

– Киса, не балуй, могу и выпороть, и в клетку посадить! Не делай из меня идиота, малолетка, я этого не люблю.

Ритка шутливо качала бедрами, поправляла открытый вырез и выходила из комнаты, а про себя думала: «А разве сейчас я не в клетке?!»

Гости часто обсуждали проблемы, которых она совсем не понимала, и слова: «партия», «товар» – абсолютно не резали ей слух, зато разговоры про зелень и валюту ей нравились. Мэр предостерегал: