Ценник красивой жизни - Людмила Феррис

– Куда двигаемся, Дмитрий Евгеньевич? – спросил шофер.

– Навстречу своему счастью, в школу!

Директриса школы находилась в полуобмороке. Мало того, школа прогремела на всю страну, вскрыв проблему с зарплатой, да еще по поручению самого президента прибыла важная комиссия. Женщине было до пенсии рукой подать – меньше года, но чуяло ее сердце, что это время может катастрофически сократиться. Накануне она пригласила к себе Серафиму Павловну, которая когда-то начинала работать в ее школе, а теперь заварила всю эту кашу. Вся речь директрисы была убеждающе-просящая.

– Серафима Павловна, голубушка! Вы, конечно, молодец, до самого президента дозвонились. Настоящий журналист! Кстати, наша школа газету выписывает, мы все время ваши статьи читаем и гордимся. Но сейчас вы столько шуму наделали, но самое главное – вопросов по зарплате больше нет. Надеюсь, и не будет. Прошу вас, давайте дальше спустим вопрос на тормозах, а то уволят и меня, и мэра, и у ваших подруг проблемы начнутся. Нельзя за материалом не видеть судьбы людей.

– При чем тут Ася с Ириной? И не переживайте вы так! Не уволят, – сердито ответила Сима, уставшая от таких бесед.

Уже потом, после удачной встречи с коллективом, Шинков мысленно благодарил бога и директора школы, а заодно и вредную журналистку, что ситуация сложилась в его пользу. Педагоги оказались людьми неглупыми, говорили правильно и даже похваливали местную власть, просили помочь главе администрации. Москвичи сначала задавали каверзные вопросы, пытаясь расставить коварные ловушки, но ответами остались довольны, и когда Шинков громко сказал, что встреча заканчивается, московские проверяющие дружно засобирались. Тогда мэр, как хозяин, пригласил их отужинать, обсудить итоги педагогического собрания в лучшем ресторане города. Для всех приезжих ВИП-персон администрация арендовала небольшой, но уютный зал ресторанчика, кормили тут, даже по московским меркам, неплохо. Пятерка проверяющих сопротивляться гостеприимным хозяевам не стала и на ресторан согласилась, тем более что было понятно – «кровавых последствий» для мэра не будет. Шинков некстати вспомнил, как однажды одного из других московских гостей увозили из ресторана на «Скорой», после того как его организм отказался переваривать свинину, изнуренный бесконечными диетами. Гостей он умел и любил встречать, бывало, даже заказывал знаменитых певцов и певиц, которые денег стоили немалых, но украшали вечеринку. Сегодня никакого Филиппа Киркорова не планировалось, Шинков чувствовал, что это как раз тот случай, когда нужно пройти под дождиком и не замочиться, все еще может развернуться не в его пользу, от московских проверяющих можно ожидать чего угодно.

Гости расслабились и начали развязывать галстуки тогда, когда пропустили по четвертой рюмке виски. Дмитрий Евгеньевич сам предпочитал этот напиток и гостей угощал только виски. С московских чиновников медленно сползал лоск, как старые обои со стены, они стали просто подвыпившими мужиками, вдруг потребовавшими баньку. Это тоже в ассортименте главы имелось, и через десять минут захмелевшая компания из проверяющих и главы двинулась в баню. Администратор Алла, взмокшая от напряжения и важного визита, была сама любезность.

– Все готово, от вас звонили!

– Ну и замечательно. Пожалуйста, сервируйте стол, напитки и продукты в машине, водитель поможет.

– А девушки будут? Как без них в бане? – капризничали уже изрядно пьяные москвичи.

Алла перехватила взгляд Шинкова, замялась и тихо сказала:

– Есть тут одна девушка, других сейчас вызовем.

Тут Дмитрий Евгеньевич увидел Риту, она подошла к стойке администратора и жгла его пламенем зеленых глаз, и что-то было в ее взгляде такое, что больно царапнуло сердце. В бане ненадолго наступила тишина, которую нарушали лишь возгласы москвичей, отправившихся в парилку. Шинков неожиданно для себя взял девушку за руку и потянул за собой, ощущая ее горячее дыхание. Ее тело было влажным и блестящим и так дивно изгибалось в его руках, что он на мгновение забыл обо всей московской истории.

– Ты поедешь сейчас со мной, – твердо сказал он. – Проводим их в гостиницу, им завтра на самолет. И ты поедешь со мной!

Девушка только пожала плечами и как-то нервно проговорила:

– Меня, между прочим, Ритой зовут.

– Ну, вот, Ритуля, поедешь со мной, определю на одну квартиру.

– А ничего, что мне пятнадцать лет? – вдруг спросила она, и это Шинкова сильно разозлило.

– А ничего, что я паспорт у тебя не спросил? Поедешь, а там разберемся! Если что, сдам тебя, куда следует, мало не покажется.

Рита молча пошла к машине, держа прямо спину и ни разу не оглянувшись. Алла долго размышляла, повезло или нет Марго, что она вот так, без особых усилий «сняла» мэра, который, как утверждали городские обыватели, был слаб до женского пола. Ответ она так и не нашла.

Когда-то, работая в газете, Серафима больше всего любила жанр интервью, это тоже был метод сбора информации, способ ее получения. Ей нравились интервью личностные, где темой является человек. Это было как психологические тесты, раскрывающие различные стороны человека. Сима любила сочетать непрямые вопросы – «расскажите, как это может быть?» и провокационные, к примеру, «вы ощущаете себя болтуном?». Интервью получались интересными, информативными и позитивными, что нравилось читателям. «Под занавес» она задавала вопрос, который раскрывал собеседника с самой неожиданной стороны. Здесь ей приходили на помощь знания, полученные на филфаке, потому что спрашивала она о любимых книгах, писателях, поэтах и литературных героях, на которых в юности хотели походить ее собеседники. Серафима Новикова получала удовольствие от своей работы, что бывает нечасто.

Сейчас в зале БКЗ шла репетиция оркестра. Играли вальс к драме Лермонтова «Маскарад». Сима, конечно, узнала знакомую музыку, тихонько открыла дверь и присела послушать на кресло в последнем ряду.

Серафима все время удивлялась, как на такой небольшой сцене вмещается столько народу: скрипачи, контрабасисты, трубачи, барабанщики, да и другие музыканты, названия чьих инструментов она просто не знала. Например, какие-то деревянные бруски и колокольчики, к которым относились так же почтительно, как и к скрипкам.

Дирижер взмахнул палочкой, и сразу же возник, вырос и нервно задвигался целый лес смычков. Скрипки пели о любви и чуде, плакали, нежно грустили о том, что уже никогда не сбудется и не вернется. Казалось, что все пространство вокруг преобразилось и подчинялось движению, мимике и жестам дирижера, его безраздельной и безоговорочной власти. Смычки меняли направление с каждым поворотом мелодии, напряжение вальса возрастало, и словно неукротимая энергия накапливалась в воздухе, готовая в одну секунду взорваться фонтаном чувств и эмоций. Сима не поняла, когда искрящаяся роскошь музыки, радостно-размашистая, сменилась грустью, затаенно поддерживающейся хриплым кларнетом. Где-то вдалеке, словно на облаке, она увидела Михаила, он вел в первый класс маленькую Верочку и нес громадный букет гладиолусов. Цветы качались в такт возникшего романса, а скрипка продолжала разрывать душу и сердце на части, как будто возвращала в прошлое, такое дорогое и далекое и уже не подвластное никому. Серафима мысленно попросила у мужа прощения, и он улыбнулся в ответ, а скрипки надрывно и упоительно пели о самом главном, и самое главное на свете – любовь. Любовь, и больше ничего.