Совсем того! - Жиль Легардинье

Кухарка недоуменно посмотрела на Блейка. Тот продолжал:

— Она сейчас не в лучшем моральном состоянии.

— Разве она не встречается по средам со своим дружком?

— В последнее время нет.

— Вы полагаете, что обеда с нами достаточно, чтобы вернуть ей хорошее настроение?

— Ваши кулинарные способности творят чудеса.

— У нее неприятности? Она вам что-то рассказала?

— Нет, ничего серьезного…

— Знайте же, месье Блейк, что для нас, женщин, сердечные дела всегда серьезны. Но она предпочла обсуждать их не со мной, а с вами.

— Я думаю, вас она побаивается.

— Меня? Интересно почему. Манон девушка неплохая, но она никогда не пыталась со мной сблизиться. Она приезжает, делает свою работу не больше и не меньше и уезжает. Наши отношения не выходят за служебные рамки. Но я бы ее охотно выслушала.

— Ее жизнь протекает не здесь.

— Однажды, когда она только поступила на работу, она сказала мне о своем желании стать учительницей. Понятно, что это имеет мало общего с работой горничной.

— Судьба не всегда заводит нас туда, куда мы хотим. Вы и я красноречивые тому примеры. Так вы согласны, чтобы она присоединилась к нам за столом?

Одиль погладила кота, усердно лакавшего молоко.

— Я уже знаю, что приготовлю…

Поднялся ветер. От его порывов, наполнявших лес завыванием, сухие листья взмывали кверху, до самых верхушек деревьев, и, кружась, снова опускались на землю. Блейк и Манье шли вглубь парка.

— Лисичек мы, пожалуй, много не наберем, — заявил Филипп, — а что касается белых, то у нас есть все шансы.

Управляющий шел впереди с плетеной корзинкой в одной руке и палкой в другой.

— А ты на удивление здорово умеешь обращаться с детьми, — снова заговорил он. — Мальчуган-то этот не прост. Упрямый и всегда готов выпустить когти. И как ты все устроил с тузом пик?

— Я что-то не понимаю.

— Я же видел. Ты знал, что вытянешь туза. Как тебе удалось? Он был у тебя в рукаве? Карточный фокус?

— Случай.

— Ну, Эндрю, я серьезно! Ты можешь раскрыть мне секрет. Я ничего не скажу мальчишке, обещаю.

— Единственное, что важно, — это подтянуть его до нужного уровня и вернуть в школу.

— Идея благородная, но я его знаю, он себе на уме. Он все сделает, чтобы не перетруждаться.

— Все дети такие. Наше дело — не оставлять ему выбора. Мы ведь тоже не простофили, так ведь?

Манье улыбнулся:

— Кстати о детях, у тебя есть дочь, так?

— Сара. Но мне никогда не приходилось заставлять ее учиться. У нее перед глазами был пример ее матери.

— И ты никогда не помогал ей делать уроки?

— Помогал пару раз с физикой, она просила меня, когда училась в университете.

— Я потому спрашиваю, что понятия не имею, как заниматься с Янисом.

— Что ты предпочитаешь — чтение или математику?

— Считаю я, только когда расплачиваюсь, да еще высчитываю дозы удобрений и прочего, что нужно для ухода за растениями. А чтение… Ну, полистаю иногда журнал-другой… В детстве я любил читать, особенно на каникулах, когда делать было нечего.

— Тогда ты берешь чтение, а я — математику…

— Ладно, но я все равно не знаю, с чего начать.

— Читай ему истории, но только те, которые сам любишь. Что ты любил читать, когда был на каникулах? Какие книги будили твое воображение? От каких тебе было трудно оторваться, и ты читал до позднего вечера? Вспомни. Читай ему вслух. Несколько страниц на каждом занятии. Пусть у него появится желание узнать продолжение. Он сам начнет читать.

— Но в школе учат не так…

— Школа — это другое. Школа должна учить много детей сразу. Вот они и автоматизируют процесс, почти ставят его на конвейер. Но лучший способ научить читать — это заразить человека ощущением счастья, какое дает чтение. Не надо ему объяснять, что содержится в книгах, дай ему возможность самому открыть все то, что он может в них найти.

— Ты всегда так умно рассуждаешь. Чувствуется образованность…

— Хотя в школе я не был примерным учеником, поверь мне! Больше всего мне хотелось носиться с ребятами. Компания была для меня всем. А как мы хохотали! Учителя за голову хватались. Мы не были зловредными, но, сам посуди, какими мы могли быть в этом возрасте? Во всяком случае, мы были вместе.

— Ты боишься одиночества?

— Моя жена говорила, что дорого только то, что делишь с другими. Думаю, она была права.

— Тогда ты должен считать меня никчемным человеком, потому что я живу в своем домишке, точно крыса в норе.

— Иногда у человека нет выбора, я ведь тоже приехал сюда совершенно один… Каждый в тот или иной момент жизни бывает одинок. Главное — найти дорогу к другим людям, если это возможно…

Манье уловил в голосе Эндрю грустные нотки. Управляющему хотелось сказать мажордому, что тот не один, что они станут друзьями. Еще ему хотелось положить руку на плечо Эндрю, чтобы приободрить, как делают школьные приятели. Но он не посмел.

Блейк поднял воротник. Манье показал на ковер из опавших листьев.

— Смотри внимательнее, — сказал он, роясь в листьях палкой. — Лисички легче обнаружить из-за цвета, а вот чтобы найти белые, надо глядеть в оба. И пожалуйста, не клади ничего в корзину, не показав мне. Один ядовитый гриб испортит всю зажарку. Грибы не прощают ошибок.

Блейку этот пафос показался смешным. Грибы не прощают ошибок… Он представил себе заметку в газете под заголовком: «Гриб берет реванш». В ней бы рассказывалось, как гриб с маленькой круглой шляпкой попадает на сковородку и совершает свою беспощадную месть, потому что, как всем известно, он никогда не прощает. Блейк подумал, что английские грибы, без сомнения, такие же злопамятные, как французские. В это время вдалеке, у подножия особенно раскидистого, величественного дерева, он увидел невысокую стену, увенчанную остроконечной решеткой.

— Что это? — спросил Блейк. — Граница поместья?

— Нет, кладбище.

Посреди леса, под кроной векового дуба, лежали четыре могильных камня. В огороженном пространстве еще было свободное место. Манье отставил корзинку и палку и открыл калитку. Медленным, торжественным шагом он направился к необработанному граниту.

— Вот здесь покоится месье Франсуа, — тихим голосом пояснил он.

Тыльной стороной руки Филипп старательно смахнул с плиты опавшие листья. Все его жесты были проникнуты уважением. Очистив плиту, Манье встал перед могилой, выпрямившись и скрестив руки. Блейк не сводил с него глаз. Взгляд управляющего был устремлен на надпись, выгравированную на могильном камне. Его губы слегка шевелились, но было непохоже, чтобы он читал молитву. Может, Филипп обращался к месье Бовилье? Необычно и очень впечатляюще выглядел здесь этот человек, что-то едва шепчущий в окружении вековых деревьев. Казалось, только он знает, что скрывается под величественной холодной плитой. В отличие от церквей и больших кладбищ, всегда удаляющих нас от мира, это маленькое, обнесенное оградой пространство было частью окружающей природы. Ветру нипочем смерть, решетка на является преградой для листьев, а горестные воспоминания не способны прервать течение жизни.