С тобой навсегда - Татьяна Ковалева

Но хватит об этом. Я думаю о Петере. Мне приятно думать о нем. И это уже значит многое. Ведь он первый из мужчин, о котором мне приятно думать после той, моей первой и несостоявшейся любви, после того трагического случая…

Чем же поразил, чем впечатлил меня Петер?

Симпатичный, высокий. Нет, не этим! Может, он меня загипнотизировал? Ложечкой поблескивал… Ерунда какая! Что-то из области мистики. Глаза? Ярко-синие, васильковые. Нет, и не это. Глаза смотрели на меня внимательно, с приязнью, вызывая в ответ мою приязнь. Но должен быть какой-то и более значительный аргумент! И я чувствую, он на подходе: в сознании моем он принимает все более ясные черты. Сейчас, сейчас будет озарение. Вот и оно: прощение! Петер простил меня, нас… простил людей, которые едва не убили его. Простил сразу; в ясных глазах его даже на мгновение не мелькнули раздражение, обида, злость. Он простил нас, как прощает большой взрослый человек двоих маленьких шалунов, проткнувших у него воздушный шарик. Именно так; как прощает большой взрослый человек! А мы маленькие перед ним. Мы лилипуты. Не это ли разгадка? Не это ли ключик к Петеру? Этот человек — большой. У него большое доброе сердце. Он, должно быть, хороший врач.

— …Да, ты можешь себе представить, — между тем усмехается Кандидат. — Двое солидных людей, преподаватели вуза, эмигрировав из России, живут в Иерусалиме и вечерами моют в какой-то фирме полы — зарабатывают на хлеб. И совершенно счастливы…

— Что ты хочешь, чтоб я тебе ответила? — не понимаю я. — Чтобы порадовалась за них?

— Ну, ты можешь представить?

— Могу. Если они любят друг друга.

— И все? — недоумевает Кандидат.

— А разве этого мало?

Кандидат пожимает плечами, подливает себе еще чаю:

— Ты что же… из тех женщин, что верят в рай в шалаше? И тебя не впечатляет все это? — он обводит глазами кухню, имея в виду, конечно, всю квартиру.

— Впечатляет. И даже очень, — соглашаюсь я. — Но все это, если без любви, — мертвые камни… и мертвое дерево… и душный воздух… А любовь — птица капризная, с характером необъяснимым. Даже твоя раздорогая дверь, какая бы она старинная, какая бы внушительная ни была, не придаст человеку этого важного качества — любви.

Кандидат совсем потухает, сумрачно склоняет голову, тихо помешивает ложечкой в кружке:

— Это воспринимать как твой очередной отказ? Ты не хочешь жить в этих покоях, не хочешь чувствовать себя здесь хозяйкой?.. повелевать?..

Теперь я пожимаю плечами:

— Даже если ты привезешь меня в свой загородный дом, это мало что изменит. Извини, конечно, но не получается у меня, не умею себя обманывать… не могу я думать о тебе и о любви одновременно.

Он вскидывает брови:

— Как ты витиевато выражаешься! — и вдруг соглашается: — Ну хорошо! Нет так нет. Не хочется только огорчать маму. Она поймет, что ты меня бросила.

— Она не сильно огорчится, — говорю я с воодушевлением. — Ты скажи ей, что я не понравилась тебе и ты меня бросил.

— Ладно, скажу что-нибудь.

Вообще-то я ему не очень верю! Чересчур уж легко он согласился оставить меня в покое. Сравниваю его поведение с типично английской политикой: много-много говорить и обещать, отвлекать внимание, а тем временем делать все по-своему и исключительно в своих интересах.

Восклицаю с улыбкой:

— Но ты меня хотя бы домой сегодня отвези. А потом бросай на здоровье.

Кандидат отвозит меня на мою квартиру. Но девушек там уже нет. А квартира сияет чистотой. Ликует мое сердце. Мне здесь так хорошо, что уходить не хочется. Пахнет свежестью — не надышаться…

Кандидат везет меня в общежитие. Молчит печально. Мне даже жалко его. Какой бы он ни был, но я, ей-богу, к нему привыкла. Он удобный бывает иногда. Наверное, этим и берет… Я не без увлеченности рассказываю ему, как буду обставлять квартиру, а он кивает в ответ, сосредоточенно глядит на дорогу.

Но вот и общежитие.

«Мерседес» мягко останавливается. Я по возможности теплее прощаюсь с Кандидатом — ведь мы все решили и уже, наверное, не увидимся. Да, с разумным человеком обо всем можно договориться.

Кандидат выходит из машины и как галантный кавалер раскрывает дверцу с моей стороны. Я выхожу, благодарю его и, еще раз попрощавшись, иду к подъезду.

Но Кандидат ловит меня за руку.

— Люба!..

— Что, Веня? — бледнею я.

— А во сколько за тобой заехать завтра?

И смотрит на меня невинными и какими-то круглыми глазами.

Я фыркаю что-то и, вырвавшись, скрываюсь в подъезде.

«Видит Бог, мне никогда не отделаться от этого человека. Я обречена!.. обречена!..»

Проходит неделя. За это короткое время дела мои (квартирные, ибо иных сколько-нибудь важных дел у меня давно нет) значительно продвигаются вперед. Дня на два ко мне приезжали отец и дядя Лео — помочь с мебелью. Я их давно не видела, и мне сразу бросилось в глаза, как они постарели. Сказали, что обещал приехать и Ричка. Но я не особенно-то верю, что этот авантюрист и шалопай сумеет так организоваться, чтобы перебросить свою персону из далекого Казахстана аж в Санкт-Петербург. Как говорится, была нужда!

Отец и дядя Лео купили мне мебель. Хотя в маленькую квартиру многого не требуется, раскошелились они основательно: мебель выбрали финскую из натурального дерева. На второй день собрали и вечером одним самолетом улетели. К моему великому неудовольствию! Я ведь так хотела показать им Петербург. Но, увы! Они ссылались на дела.

А в квартирке моей сейчас стоит совершенно фантастический нежнейший запах! Пахнет мебельным лаком, казахстанскими яблоками — апортом — и чуть-чуть — алтайской облепихой. Я когда возвращаюсь с работы и окунаюсь в этот дух, чувствую, что голова моя начинает кружиться от удовольствия. В своем пространстве я быстро нахожу отдохновение и обретаю силы. Свое пространство — для меня мощная психологическая поддержка.

Кандидат с завидным постоянством вращается вокруг моей планеты; на прежней дистанции — не ближе, не дальше. Правда, он исчезал на пару дней из моего поля зрения, — когда приезжали отец и дядя Лео, — но потом опять как ни в чем не бывало вынырнул из-за какого-то поворота на своем лимонном «мерседесе». Не захотел, видно, светиться перед моими родственниками.

Вера и Надежда почти каждый день у меня в гостях. И всякий раз приносят разнообразные необходимые мелочи: то какие-нибудь крючки, то гвозди (!), то прищепки, то молоток, заимствованный у машинистов сцены, то что-нибудь из посуды. Я им так благодарна! Что бы я делала без них!..

А вот Петер так и не появился. Но я отлично помню, что, подбросив меня на такси, он обещал разыскать меня. Я помню его глаза: они смотрели с грустью. Я помню, с какой нежностью он коснулся губами моей руки. Как вздрогнуло, как затрепетало в тот момент мое сердце!