Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Поначалу граф действительно верил в план действий, предложенный императором: разбить Шамиля и овладеть центром подвластной ему территории. Оглядевшись в Тифлисе, 25 апреля 1845 года Воронцов написал письмо военному министру Александру Чернышеву: «Если бы даже полученное мною приказание действовать в этом году наступательно… было противно моему мнению, как не согласны с ним все здешние генералы, то все же я бы исполнил его с тем же рвением; но я откровенно говорю здесь всем, что это также и мое мнение и что мне кажется неблагоразумным избегать встречи с Шамилем и возможности нанести ему вред, что устроит наши дела лучше всего».

Оптимизм Воронцова был чужд старым кавказским офицерам. Ворчуны-генералы составили оппозицию, возглавил которую Иван Лабынцев, ветеран Кавказской войны. Вся его служба прошла в войне с горцами. Он начал воевать на Кавказе еще в 1819 году простым прапорщиком. Генерал Лабынцев не отличался образованием, был далек от чтения немецких философов (вспомним Граббе), не имел модных политических убеждений, но обладал огромным опытом войны на Кавказе. Его выразительный портрет оставил современник, также участник многих кавказских походов: «Среднего роста, крепкого сложения с толстою шеей, с простоватым, ничего не выражающим лицом, идущий на маленькой довольно плохой лошадке, в засаленном сюртуке, ситцевой рубашке и курящий отвратительную сигару, которая вас одуряет, — это герой Кавказа, генерал Лабынцов. Он очень скуп, а потому у него и лошадь плохая, и засаленный сюртук, и ситцевая грязная рубашка, и курит он одуряющую сигару. Генерал Лабынцов — грубый брюзга, всегда угрюмый, недовольный, насупившийся, вечно ругающийся. Но если он не любим посторонними и подчиненными, то уважаем ими за мужественную храбрость и неустрашимость. Солдаты его боятся и недолюбливают, но охотно идут с ним в бой, потому что знают, что с ним не попадут в беду; а если и случится беда, то знают, что Иван Михайлович постоит и за себя, и за них. И действительно много опасностей пережил генерал Лабынцов во время продолжительной своей службы на Кавказе, но, кроме контузии камнем при штурме Сурхаевой башни под Ахульго, не был ни разу ранен. Недаром солдаты считали его заговоренным от пуль и ядер».

Лабынцев был почти полной противоположностью Воронцова. Их ничего не сближало, кроме кавказской службы и военного мужества. Несмотря на то что генерал допускал публичную критику действий наместника, Воронцов ценил опыт Лабынцева, его авторитет среди солдат и всегда со вниманием выслушивал его мнение.

Наместник быстро вникал в суть местных обстоятельств. И чем больше он узнавал, тем меньше оставалось у него оптимизма. После Ахульго Шамиль сумел собрать только 200 воинов. Но уже через год в поход под зелеными знаменами ислама готовы были выступить 12 тысяч горцев! Третий имам стал наносить русским войскам поражения. Провалом закончились несколько экспедиций Граббе, который бесславно покинул Кавказ в 1842 году. Генерал Евгений Головин, возглавлявший кавказскую военную и гражданскую администрацию в 1837–1842 годах, под большим впечатлением писал военному министру Чернышеву: «Можно сказать утвердительно, что мы еще не имели на Кавказе врага лютейшего и опаснейшего, как Шамиль. Стечением обстоятельств власть его получила характер духовно-военной, той самой, которою в начале исламизма меч Мухаммеда поколебал три части вселенной».

Проехав весной 1845 года по Кавказской линии, наместник сам убедился, что рассчитывать на скорую победу не стоит. «Будем искать Шамиля; но даст ли он нам случай ему вредить, один Бог ведает, — писал Воронцов Ермолову. — По крайней мере мы сделаем все, что можем, и ежели был бы какой-нибудь благоприятный случай, постараемся им воспользоваться». Далее тон воронцовского письма становится более минорным: «Боюсь, что в России вообще много ожидают от нашего предприятия; но ты хорошо знаешь положение вещей и особливо местности. Надеюсь, что мы ничего не сделаем дурного; но весьма может статься, что не будет возможности сделать что-нибудь весьма хорошее, лишь бы нашей вины тут не было». Если был так не уверен в успехе похода, то почему не отказался? Вопрос справедливый, но как можно отказать царю? Будет большой ошибкой считать Воронцова ловким подхалимом-царедворцем. Граф не был придворным, полжизни он провел в монаршей немилости, которую породили его либеральные взгляды и мнимые подозрения в связях с декабристами. Дело тут в другом. Николай I назначил Воронцова наместником во многом для реализации задуманного плана масштабной экспедиции. В Воронцове император увидел единственного человека, способного полезть в горы и наконец-то добыть ему победу. Царь положился на графа: «Государь ни в каких способах мне не отказывает; дай Бог, чтобы я мог оправдать его доверие», — писал Михаил Семенович. Монаршее доверие — это то, чего всегда так не хватало Воронцову. Теперь он располагал этим капиталом и не решился расстаться с ним. 31 мая 1845 года войска Отдельного Кавказского корпуса выступили из крепости Грозная. Даргинский поход начался.

Эта экспедиция напоминала не только предыдущие российские попытки «замирить» Кавказ, но и кабульский поход англичан в 1839–1842 годах. Шамиль отступал, сжигая за собой селения и все, что могло пригодиться русским. Так горцы уничтожили крупный аул Анди, бывший одно время даже столицей имама. На входе в селение лежал труп местного старосты, который предлагал горцам покориться и сложить оружие. Его забили палками.

Отряд двинулся дальше. В первые дни похода в горах стоял страшный зной. Солдаты с жадностью опустошали походные фляги, надеясь наполнить их холодной водой горных рек, которые в изобилии орошают Нагорный Дагестан. Но вскоре выяснилось, что использовать речную воду нельзя. Горцы забросали истоки падалью, отравившей воду. Томимые жаждой солдаты Воронцова шли дальше.

Сейчас путь от Грозного до Дарго занимает около двух часов. За это время автомобиль по шоссе преодолевает 100 километров. В 1845 году никаких дорог не было, в лучшем случае узкие тропы, над расширением которых должны были основательно поработать саперы, прежде чем пройдут кавалерия, артиллерия и обоз. Один из участников похода вспоминал: «Что ни шаг — то остановка: то вьюк свалится, то надо подтянуть подпруги». Часто приходилось катить орудия на одном колесе, а другое удерживать силой солдатских рук над пропастью. Тоже и с обозными телегами. Эти трудности замедляли движение войск. Случалось, солдаты за день преодолевали только пару километров.

В проходах между гор и в лесу Шамиль устраивал завалы — своеобразные баррикады Кавказской войны. Они составлялись из каменных валунов или деревянных стволов, за которыми располагались горцы-стрелки. Каждый такой завал надо было брать штурмом, всякий раз дорого стоившим.

6 июля Воронцов увидел цель экспедиции — столицу Шамиля Дарго. Путь к ней преграждал густой и темный Ичкеринский лес. Здесь за каждым деревом мог прятаться верный имаму мюрид. Но другого пути не было, сквозь «живой» лес нужно было пройти. К этому моменту отряду, который уже второй месяц находился в походе, остро не хватало боеприпасов и провианта. Причина — страшный падеж транспортных лошадей, которые не выдерживали горного бездорожья и постоянной бескормицы. Обоз сильно отстал от боевых частей. Солдаты стали подолгу отлучаться в поисках пропитания. С подобными же проблемами столкнулись и англичане, наступавшие на Кабул в 1839 году. Отсутствие необходимых средств сделало европейскую армию легкой добычей. Все ее козыри: массированный ружейный огонь, грохочущие артиллерийские залпы, монолитное единство строя — оказывались биты потерей коммуникации с обозом. Вроде дорогого смартфона, оставшегося без подзарядки.