Бессмертные - Джеймс Ганн

Однако всякий раз, когда он входил в лабораторию, его посещало чувство, что кто-то бывает здесь в его отсутствие. Все вещи находились на своих местах, там, где он их оставил, но он не мог избавиться от мысли, что, несмотря на все его предосторожности, когда он уходит, кто-то приходит, чтобы проверить, как продвигается его исследование. Это неуловимое, но неоспоримое ощущение было сродни тому покалыванию между лопаток, которое возникает, когда за тобой наблюдают, хотя наблюдателя увидеть не удается.

Прежде чем ему удалось принять дополнительные меры предосторожности или хотя бы подумать о них, на связь вышла Мэрилин Ван Клив. Сэм Айкенс умер, и Пирс часто задумывался, кто же послужит ей связным. Встреча состоялась в его бесплатной клинике, пристроенной к одной из стен Центра. У клиники был собственный вход, поэтому безопасность и чистота комплекса угрозе не подвергались. Он осматривал жилистого старика в грязной робе, когда-то имевшей темно-синий цвет. Старик кашлял, и кашель этот был вызван эмфиземой[9]. Пирс печально улыбнулся, заметив у старика пачку сигарет, торчащую из кармана рубашки, хотя курить на территории Центра было запрещено. При осмотре он заметил, что внутри впалой грудной клетки старика раздаются какие-то странные звуки. Он нахмурился и прижал стетоскоп к другому месту, пытаясь расслышать их более четко. С третьей попытки он понял, что звуки складываются в слова: старик освоил трюк с чревовещанием, после того как пришлось удалить голосовые связки, пораженные раковой опухолью. Возможно, подумал Пирс, текущий диагноз вовсе не эмфизема, а рак. Старик научился даже шептать в грудину.

Тогда-то Пирс понял, что слышит слова:

– Вы нужны Мэрилин. Я буду ждать напротив главных ворот на закате. Приходите пешком.

А затем, дождавшись окончания осмотра и получив бесплатный ингалятор от астмы, старик поднялся со смотровой кушетки и покинул комнату.

Остаток дня Пирс прожил на автомате, не в силах ни на чем сосредоточиться из-за открывающихся перед ним перспектив и беспокойства, вызванного наполовину страхом, наполовину нетерпением. Наконец, когда солнечный диск почти скрылся в дымке горизонта, он поставил свой черный чемоданчик и еще одну небольшую сумку на переднее сиденье машины и выехал из главных ворот, кивнув на прощание охране.

Спрятав машину за развалинами напротив ворот, он оглянулся в поисках старика-чревовещателя. Развалины, напоминавшие рестораны и таверны, в которых когда-то развлекались студенты-медики, сейчас были пустынны. Пирс с нетерпением ждал, не желая покидать безопасный салон автомобиля. Он не был до конца уверен, что все это не ловушка или отвлекающий маневр.

Через десять или пятнадцать минут беспокойного ожидания что-то стукнуло в его окно. Пирс, вздрогнув, обернулся, но это оказался всего лишь старик. Когда Пирс опустил стекло, старик с трудом выдавил несколько слов хриплым шепотом:

– Я сказал, без машины.

– Как, по-вашему, я должен был покинуть территорию Центра? Пешком? – возмутился Пирс. – Разве это не вызвало бы подозрений?

Старик пожал плечами и закашлялся. Пирс выбрался со своими сумками из машины, ощущая дрожь… чего? Предвкушения? Беспокойства? Он не мог сказать точно. Может быть, и того и другого.

За останками того, что когда-то было бетонным контейнером для мусора, стоял древний мотоцикл. Пирс не встречал ничего подобного уже с четверть века. Он был величиной с небольшую лошадь и выглядел очень старым – весь в ржавчине и вмятинах, с полустертой надписью из букв «Ха» и затем, через промежуток, «сон» на передней части. Пирс с ужасом отметил, что этот монстр работает, если, конечно, он все еще заводится, на бензине со всеми сопутствующими выхлопами и канцерогенами.

Старик кашлянул и перекинул ногу через седло. Он махнул на корзины по обе стороны заднего колеса, предлагая Пирсу сложить туда сумки и занять место за его спиной.

– Если вы полагаете, что я сяду на этот… этот аппарат, – заявил Пирс, – то вы явно не в своем уме.

Старик снова махнул, выражая нетерпение, и кивнул в сторону верхних этажей Центра, видневшихся над развалинами. Пирс с тоской глянул на свою спрятанную машину, но, вспомнив о навигаторах и регистрирующих устройствах, пожал плечами, положил сумки назад и сел позади старика.

Тот завел свою машину. Он оказался крепче, чем выглядел на осмотре. Пирс считал его стариком, но тот, похоже, был лет на двадцать-тридцать моложе его самого. Несмотря на глушитель, двигатель взревел, словно раненый зверь, и Пирс задумался, что он делает здесь, в сгущающейся темноте, связавшись непонятно с кем в своем донкихотском стремлении оказать помощь, которое может привести их всех к катастрофе.

Потом мотоцикл качнулся, набирая скорость, рев двигателя сменился хриплым рычанием, и у Пирса не осталось времени сожалеть о собственной глупости. Вместо этого ему пришлось обхватить старика за талию, поскольку ветер с пылью хлестал в лицо, трепал его одежду и волосы. Ночь была холодная, и холод, проникая под одежду, постепенно пробрал Пирса до костей. В пути старик кашлял меньше, как будто машина, которой он управлял, сочувствовала ему и каким-то волшебным образом делилась с ним своей силой.

Мотоцикл избегал автострад с их патрулями, не считая нескольких коротких промежутков. Вместо них он петлял по неосвещенным боковым улочкам, словно инстинктивно объезжая выбоины и обломки, срезая углы, проезжая по тротуарам и дворам, чтобы миновать баррикады, с таящимися за ними опасностями. Что это за опасности, Пирс даже представлять не хотел.

Все это сильно отличалось от поездки на то же расстояние на машине. После того как ужас перешел в неутихающий страх с вкраплениями паники, Пирс начал замечать, что старый город – это место, где живут люди, а не дикие джунгли, через которые невозможно пробраться. Как средневековый лекарь, пускающий кровь анемичному пациенту, пригород вытянул соки из старого города, а затем Медицинские Центры закончили его работу, захватывая жилые дома квартал за кварталом и взвинчивая цены на свои бесполезные притирания и средства от всех болезней на уровень, недоступный тем, на ком они паразитировали и процветали. Но горожане не сдались. Они продолжали бороться, несмотря ни на что.

В этом сила простых людей, подумал Пирс. Они не сдались и выжили, вот почему, когда те, кто вознес себя над всеми, сгнили от излишеств и саморазрушения, люди остались. Пирс видел их, всматривающихся в изменчивую ночь из своих окон, вышедших на крылечки при звуках непривычного шума, оставивших за спиной свои разваливающиеся на глазах лачуги, и ощущал их силу.

Их жизни были коротки и отравлены болезнями – не лучше, чем существование диких зверей, – поэтому Медицинские Центры все так же находились в центре городов, собирая богатейший урожай с их жителей: их антитела и антигены, их гамма-глобулин и основу для вакцин, даже их органы. Но они выжили. Они поддерживали друг друга среди убийств, ставших обычным делом, они мечтали, любили, создавали семьи, старели, может быть, слишком быстро, и умирали чаще всего в кругу друзей, в противовес стерильным смертям в Медицинских Центрах, не важно, насколько они были отсрочены, не волнующим никого, кроме тех, кому заплатили за выполнение предсмертных медицинских процедур.