Ксенофоб - Лев Пучков

– Паша у нас спец, так что «материал» для ДНК будет – тут я даже и не сомневаюсь. Завтра с утра законтачим с тамошним ОВД: вот это будет самое непростое – убедить их завести дело на такой голимый «висяк»...

– Не надо заводить, – тихо сказал Федя.

– Не понял? – удивился Гена. – Федь, завести дело – это просто обязаловка...

– Да мне до п..., есть дело, нет дела... – все с тем же холодным бешенством процедил Федя. – Вы мне их только найдите – а дальше я сам разберусь.

– Да, это правильно, – одобрил омоновский командир. – Это по-нашему.

– Уверен? – Гена внимательно посмотрел на Федю и едва заметно показал глазами – придержи язык, вокруг полно народу, мало ли как оно потом обернется...

– Уверен, – кивнул Федя, игнорируя намеки. – Я их резать не буду, если ты это имеешь в виду...

– Ну, слава богу, – с облегчением вздохнул Гена.

– Я их буду рвать голыми руками, – завершился Федя. – На мелкие части. То есть умирать они будут долго и мучительно...

– Ну не дурак ли?! – в сердцах воскликнул Гена. – Андрей Михайлович – я заберу его, пойдем, потолкуем у нас. А то тут обстановка маленько не располагает...

– Хорошо, давай – занимайся, – одобрил начальник штаба. – Все остальное отложи, пробей это дело, доведи до ума. Если что-то надо – не стесняйся, беспокой в любое время. Понадобится – подключим управу, это не проблема...

Гена повлек Федю в отдел, а меня посадил в «скорую» и повезли в травму. И слава богу – к тому моменту мне что-то так занехорошело, что хоть ложись да помирай...

* * *

Со мною вот что происходит

Ко мне мой старый друг не ходит

А ходят в праздной суете

Разнообразные не те...

За те девять дней, что я лежал в больнице, Федя не навестил меня ни разу.

Звонил неоднократно, но впопыхах, мимолетно, и сугубо по делу.

И это мой лучший друг, можно сказать – брат. Мог бы вообще-то мимоходом заскочить на минутку, привести пару червивых яблок и поинтересоваться, что я предпочитаю – кремацию или традиционное православное погребение...

В общем складывалось такое впечатление, что Федя во всем случившемся винит меня. Скажите, это справедливо? Нет, понятно, что все получилось вот так по-скотски по большей части из-за того, что я – «рахит». Будь на моем месте Федя, или хотя бы двоякоединая сущность Борман-Рома – все было бы иначе.

С другой стороны – разве это я заставил Ленку мчаться куда-то к черту на кулички и встречаться с этим трижды никому не нужным «антифа»? Сам Федя тоже красавчик. Он прекрасно знает, что такого рода мероприятия чреваты чем угодно, так что вполне мог бы как-то более эффективно отреагировать: пожертвовать этим совковым прохождением и поехать сам, или отправить с Ленкой кого-нибудь из своих друзей-спортсменов...

А может, все дело как раз в его комплексе? В том, что произошло, он больше всех винит себя, и неосознанно отстраняется от меня, как от живого напоминания о том, что его комплекс вот таким страшным образом неожиданно реализовался – по самому худшему из возможных сценариев?

Короче, не знаю – но вот вам факт: за девять дней Федя не пришел ко мне ни разу.

Я тут не просто так валялся – мне сделали «остеосинтез» (проще говоря, поставили титановые пластины и сказали, что снимут, когда срастется). Не знаю, так ли уж остро это было нужно, но хирург сказал, что таким образом срастаться будет быстрее – а отец ему доверяет, поэтому я не стал спорить и покорно дал подвергнуть себя вивисекции.

Ленка приняла добровольное затворничество в усадьбе родителей. Единственный человек, которого за эти девять дней к ней пустили – тетя Тома из гинекологии, и то строго по делу и ненадолго.

Остальные особи моего круга, не связанные необходимостью изолировать себя от общества и валяться в медучреждении, активно занимались оперативно-розыскной деятельностью.

Если кто-то подумал, что главнокомандующим в этом процессе был Федя – это не совсем так. Нет, Федя, безусловно, был основным генератором энергии возмездия, но в данный момент работал рядовой ищейкой и ежедневно наматывал сотни километров по Москве и пригородам. А вдохновителем и организатором всех наших побед был Гена Ефремов – тот самый толковый старший опер, который лучше всех соображает в минуты сумятицы и всеобщего отупения и умеет правильно задавать вопросы.

На следующий же день, через пару часов после операции, Гена ворвался ко мне в палату с ноутбуком и пивным ароматом и сказал, что сейчас самое время развлечься составлением портретов. Время, в самом деле, было как раз что надо: я едва отошел от анестезии, из-за боли соображал скверно, общаться мог только посредством мычания и хлопанья ресницами и больше всего на свете мечтал в тот момент о быстрой и безболезненной смерти.

В кино я видел, как это делается: выбираем из тысячи причесок похожую, потом лоб, брови, нос и так далее – короче, долгий и мучительный процесс. Может, мне лучше сразу сделать эвтаназию, а на роль основного свидетеля выбрать вот этого долбанутого во все места «антифа», и, не тратя время зря, сразу заняться его поисками?

Гена меня успокоил: методика отработана, мне нужно будет только тыкать пальцем да кивать или, наоборот, отрицательно мотать головой. А насчет «антифа» я беспокоюсь напрасно: его уже нашли. Гена законтачил с Ленкиным отцом, взял ее блокнот и быстро откопал в нем координаты нашего несостоявшегося героя интервью. Валяется этот герой в «Склифе», в тяжелом состоянии – сломаны ребра, шея, левая рука и челюсть в двух местах – хрипит, что разберется сам – как выйдет, и сотрудничать наотрез отказывается. Короче – я единственный свидетель. Так что, нечего отмазки лепить: за дело...

На самом деле методика была совсем не та, что показывали в кино, а может и не методика вовсе, и Гена сам все придумал. У него на ноутбуке были сотни фотографий молодых кавказцев – реальных людей (где взял и что за люди – я не спрашивал, не до того было), из которых мне было предложено выбрать наиболее похожих на наших злодеев. Я отобрал полтора десятка наиболее похожих, потом Гена загнал их в какую-то программу, наподобие «фотошопа», и, следуя моим указаниям, подправил несовпадающие детали. Получилось ловко и толково: вы не поверите – три негодяйских портрета мы состряпали буквально за полчаса. Почему три? Четвертого, с камерой, я просто не запомнил. Он находился в сторонке, снимал, и как-то совсем выпал из поля зрения: я даже не мог вспомнить, точно ли он нерусский, или только местами.

С антропометрией было посложнее: они все показались мне коренастыми, крепкими и невысокого роста. А это, вы уже в курсе – от метр семьдесят шесть и вниз.

Особых же примет не было вовсе: я не мог вспомнить ничего такого, что сразу бы бросалось в глаза – ни татуировок, ни шрамов, ни пирсинга какого завалящего или хотя бы паршивенького биопротеза для разнообразия.

– Да ничего, пойдет, – сказал Гена. – Будем работать с тем, что есть. Сейчас махом соорудим «ориентировки» – и вперед. Выздоравливай – я буду держать тебя в курсе...