Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

«Волга» с молчаливым водителем лихо пронеслась по едва освещенному проспекту Победы, задумавшись на повороте, выскочила на Воздухофлотский мост, затем свернула и помчалась вдоль путей скоростного трамвая. Глеб попросил остановить машину возле подземного перехода на Гарматной, чтобы не терять времени на развороты-подъезды, и перебежал на другую сторону улицы. Его машина в самом деле стояла во дворе, возле подъезда, в котором проживал Степан. Отключив сигнализацию, Глеб повернул ключ зажигания. Двигатель сразу завелся, заработал без перебоев.

Через полчаса Глеб на бешеной скорости выскочил на Большую окружную дорогу, город закончился. Непроглядная темнота безраздельно властвовала здесь, и только свет фар позволял составить представление о местности, по которой он ехал, — с обеих сторон стоял густой лес. Вскоре он въехал в курортный поселок Пуща-Водица, встретивший его деревенской тишиной, разбитой дорогой и сиротливо поблескивающими трамвайными путями. Глеб пожалел, что не расспросил Степана более подробно о местоположении санатория. Вследствие этого ему то и дело приходилось останавливаться и нырять в пугающую темноту, чтобы при помощи зажигалки изучать содержание вывесок на прятавшихся домах.

«Санаторий-профилакторий «Колос»» — сообщила табличка на приземистом двухэтажном здании, спрятавшемся среди деревьев, на первый взгляд уже обезлюдевшем до следующего сезона. Машины Степана нигде не было видно, но это еще ни о чем не говорило. Глеб, терзаемый плохими предчувствиями, нажал на когда-то покрашенную пуговку звонка. К удивлению Глеба, звонок сработал, проснулся, о чем заявил громким, противно-дребезжащим звуком, и через минуту недовольный женский голос поинтересовался из-за двери:

— Кто там? — Интонация говорившей означала следующее: кого это нелегкая несет в позднюю ночь или раннюю рань.

— Извините, пожалуйста, что беспокою, но меня должны ждать у вас в вестибюле, — удивительно нежным голоском проворковал Глеб.

— Как вас зовут? — продолжал интересоваться голос, но женщина не делала никаких попыток открыть дверь.

— Глеб.

— Я фамилию спрашиваю, а не имя.

— Костюк.

— Подождите минутку. Я сейчас. — Шаги удалились.

«Наверное, Степан заснул, и она пошла растолкать его, чтобы он идентифицировал мою личность», — строил предположения Глеб. Вскоре шаги послышались снова.

Дверь приоткрылась, и в щель проскользнул белый конверт. «Держите!» — раздался тот же недовольный женский голос. Конверт упал на землю, дверь захлопнулась, и шаги вновь удалились — женщина, очевидно, решила, что свою миссию выполнила.

«Тишина. Темнота. Одиночество, — оценил Глеб обстановку. — Стою, как болван, с конвертом в руках и прочитать не могу из-за отсутствия света — зажигалка в этом плохой помощник». Вернулся в машину и включил освещение в салоне, но это мало помогло, только от напряжения заболели глаза.

«Зачем Степану надо было назначать встречу в этом месте, если все равно меня не дождался? Надеюсь, что ответ в этом письме», — подумал он. Глеб вышел из машины и поплелся к одинокому уличному фонарю, стоявшему в стороне, среди деревьев, и неизвестно с какой целью их освещавшему… Идти в темноте было трудно, он то и дело ступал в лужи — недавно прошел дождь. В туфлях уже хлюпала вода, пальцы ног замерзли, мокрые носки натирали мозоли. Ему вспомнился недавний поход на кладбище, и сердце сжал страх.

«А что, если Степана заставили выманить меня сюда, чтобы?.. Для чего и кому это нужно?» — прыгали мысли в голове, и он со страхом посмотрел на темный лес, проступавший чернотой даже в ночной тьме и полностью оккупировавший пространство вдоль дороги, по которой шел Глеб. Но ничего страшного не происходило, лес затаился, и он благополучно дошел до одинокого фонаря.

«Глеб, извини, что не дождался тебя, но об этом потом! — начал он читать письмо в желтом, усыпляющем свете уличного фонаря. — Я буду краток, так как не знаю, сколько у меня осталось времени. Приехав в село, я первым делом нашел бабу Марусю, о которой ты говорил. Вначале она хитрила и ничего не хотела рассказывать, больше сама задавала вопросы, но потом я раскрыл карты и рассказал, что с вами приключилось после отъезда, правда, сразу каюсь, с ужасающими подробностями. Она расчувствовалась, раскудахталась, словно курица. Но и только. Я уже было расстроился, но она перенаправила меня в соседнее село к бабе Мотре. Та недолго упиралась и выдала на-гора следующее: Маня и твоя покойная теща, эти два странных, непонятных и в то же время опасных человека, были очень близки, можно сказать, дружили, и неизвестно, что их связывало. Это тебе тема для размышлений». Глеб усмехнулся: Степан молодец! Сразу ухватил суть. Возможно, они с Олей в больнице правильно разгадали тайну Мани.

«Маня пришлая, — читал он далее, — из города. Никто ее родни не видел, и вначале она появилась именно в том селе, где живет баба Мотря, — в Лисичках. Там она обзавелась семьей — вышла замуж и родила дочку. В семилетнем возрасте дочка утонула в речке, когда ее пьяный папашка гулял на берегу с дружками. Тогда Маня от переживаний чуть было не тронулась умом. Возможно, это был бы лучший вариант, так как после этого за ней стали замечать странности.

Через некоторое время, в том же году, повесился ее муж, были даже разговоры, что не по своей воле. Тогда она переехала в село, где проживала твоя теща. Самое интересное, что они были знакомы еще до переезда Мани и иногда навещали друг друга. Вскоре после ее переезда люди заметили, что у этой Мани дурной глаз, и стали ее сторониться. Слухи пошли, что она колдунья, как и твоя теща. Естественно, нашелся спрос на ее умение решать проблемы при помощи магии. Словом, конкуренция для твоей тещи, но это не мешало их дружеским отношениям.

Видно, я уж очень скептически улыбался, и этим «завел» бабушку, и она рассказала то, о чем вначале и не собиралась говорить. По крайней мере, так она утверждала. Потом пожалела и чуть было не заставила меня поклясться на образах, что никому не расскажу, но удовлетворилась обещанием рассказать только тебе. Передаю тебе ее рассказ, как запомнил.

Двадцать три года тому назад, вскоре после похорон дочери Мани, возвращалась баба Мотря поздно ночью после того, как приняла роды у дочки Степашиной. Лисички — село глухое, «скорую помощь» долго ждать, а у той схватки случились на восьмом месяце и поздним вечером. Вот так баба Мотря, впрочем, тогда еще и не баба, оказалась возле хаты, где в то время проживала Маня. Была она не сама, а с мужем дочки — Егором. Слышит, воет собака во дворе у Мани, но не так, как обычно, когда воет на луну, вспомнив далекое волчье прошлое, или на покойника в доме, а в смертельном страхе. Никогда ни до этого, ни после не слышала она такого воя. Не понравился этот вой бабе Мотре, вот она и брякни своему зятю об этом. А тот, горячая голова, сразу загорелся, говорит, идем посмотрим, в чем дело, может, помощь какая нужна. У бабы Мотри внутри все заледенело, сдвинуться с места не может, попыталась отговорить Егора, а тот ни в какую. Открыл калитку — и во двор. А она стоит, окаменевшая, боится даже заглянуть за калитку, забор-то высокий, выше ее роста. Не знает, сколько простояла, но тут послышался какой-то шум, и вскоре показался Егор, весь взлохмаченный, глаза навыкате, и что-то бормочет непонятное. Ухватила его за руку и потянула за собой. Только дома он немного пришел в себя и рассказал, что видел дочку покойную Мани, будто стояла она в белом саване перед отцом, а тот перед ней на коленях, опустив голову к земле. Пообещала тому почаще приходить, пока у него останется хоть капля крови, а тогда с собой забрать. После обернулась и так ласково говорит Егору: «Хорошо, что и ты тут. Ты мне всегда нравился, конфеты дарил, скучно мне будет без тебя. Заберу и тебя с собой. Давай поцелую».