Четвёртая - Екатерина Нагорная

теперь делать? Байвин молчит, уже который день не выходит к людям. Винит себя, наверное, за случившееся, хоть и нет вины принцессы в происходящем. Ох, Хендрик, ох, сыночек…

Сольге молча выслушала предложение Уллы, а красноречия та не жалела, так же молча покачала головой, отказывая, и только когда за матерью Хендрика закрылась дверь, дала волю чувствам. Янкель отступил к своей комнате — проверить, надёжно ли заперта Доопти. Попадись она сейчас под руку Сольге, беды было бы не избежать. А Шо-Рэй, покинув своё кресло, с любопытством наблюдал за происходящим.

— Что так разозлило тебя, принцесса?

— Не называй меня принцессой! Это была мать Хендрика. Приходила меня облагодетельствовать — подложить под своего сына…

— Подложить? — перебил маг. Сольге вздохнула и терпеливо объяснила:

— У нас считается, что женщина рядом с воином может помешать Альез, и сила будет уходить не так быстро.

— Любая женщина?

— Нет. Возлюбленная или жена.

— Какие интересные в вашем Октльхейне обычаи… — задумчиво сказал Шо-Рэй. — И? Насколько я помню, ты говорила, что у Хендрика есть невеста.

— Он не подпускает её к себе. Зовёт меня. И его мать пришла забрать меня в свой дом, где я буду беречь его от Альез, пока она не уйдёт, пока не встанет его отец. И тогда они выкинут меня, как… Как…

— Шавку?

— Да, как ненужную шавку! — последние слова Сольге уже кричала.

Шо-Рэй задумчиво потёр подбородок и вдруг согласился:

— Выкинут. Ты права, принцесса.

— Я не…

— Да, ты не она. Но ты можешь поступить как принцесса. Если не ты пойдёшь в дом Хендрика, а позволишь привести его сюда, осчастливить, а когда всё закончится, не тебя будут выкидывать из дома, а ты. Или ты можешь проявить королевское благородство и просто милостиво отпустить уже ненужного тебе воина к невесте.

Что-то такое было в тоне его голоса, что Сольге задумалась. Что там за мысли возникли в её голове — неизвестно, но вскоре она улыбнулась, развернулась на каблуках и помчалась догонять ушедшую.

С самой высокой башни внимательный взгляд наблюдал, как старая Улла, обречённо сгорбившись, брела через двор. Девка отказала, это ясно. Наблюдатель довольно усмехнулся. Вот и хорошо. Но уже в следующим миг ухмылка исчезла: Уллу, очень стараясь не торопиться, похожая на вот-вот взлетящую птицу, догоняла Сольге. Обе остановились. Сольге что-то сказала, что-то такое, что мать Хендрика часто закивала головой, схватила её за руки, а после сорвалась с места, словно сбросила пару десятков лет. Сольге же напротив, пошла медленно-медленно, то ли подобрав годы, сброшенные Уллой, то ли это её собственные мысли не давали ей больше бежать.

Наблюдатель не стал дожидаться, пока Сольге скроется с глаз и, буркнув: «Посмотрим ещё…» — покинул башню.

Вечером того же дня Хендрик появился на пороге Детского крыла. Его поддерживали под руки два крепких слуги. Такие были в каждом хорошем доме — воины воинами, а в их отсутствие кто-то должен охранять дом, горные барсы за домовыми мышами не гоняются.

Сам он с виноватой улыбкой шагнул к Сольге. Обнял, едва не придавив её:

— Прости меня, мой весенний цветок.

Сольге сдавленно пискнула что-то согласное, и слуги снова подхватили Хендрика. Ещё трое, тем временем, заносили сундуки с вещами, корзины с фруктами, хлебом и вином.

— Я не хочу, чтобы мой сын в чём-то нуждался, — строго сказала Улла, — и ты, конечно, тоже, архивариус Сольге.

Сольге хотелось ответить чем-то колким и язвительным, но она лишь сдержанно кивнула.

В этот момент откуда-то из глубины коридора, со стороны комнаты Янкеля, раздался восторженный визг. Доопти пронеслась через весь коридор, с размаху повисла на шее у Хендрика и забормотала что-то ласковое. Её оттащили, но девчонка рвалась, выкручивалась и кусалась. Кое-как Янкелю с помощью тех самых крепких слуг удалось затащить Доопти обратно в комнату и запереть. Но и оттуда был слышен её визг и вой.

Сольге с Янкелем переглянулись: до сих пор Доопти Хендриком вообще не интересовалась. Сколько раз она проходила мимо, глядя сквозь него, хотя бы тогда, после разорения голубятни. А сейчас, смотри-ка… Чудные дела стали твориться с людьми после Посвящения.

***

Просыпаясь, Сольге боялась открыть глаза. Боялась, что пробуждение унесёт с собой тот сладкий сон, в котором она жила последние дни. И только тепло Хендрика, его ровное, тихое дыхание вновь убеждало её, что волшебство не рассеялось, что вовсе не было его, волшебства. Но зато была жизнь. Обычная повседневная жизнь. Любая другая на месте Сольге даже не задумалась бы, а то и досадливо сморщилась — опять всё то же самое. А Сольге была счастлива, хоть и была это жизнь не её — случайная, ворованная, незаконная.

Однажды, было ей тогда лет семь или около того, прячась от очередной своей няньки Сольге случайно забежала в тронный зал и наткнулась там на старого короля. Тогда он был уже нездоров, а в тот день ещё и пьян, отчего характер его, и в обычное время нелёгкий, особенно портился. Иначе кто бы дал королю возможность восседать в тёмном зале на троне в полном одиночестве? Таких смельчаков не нашлось.

Сольге замерла в испуге и хотела было тихонечко улизнуть, но не успела.

— Подойди, девочка.

На дрожащих ногах подошла она к ступеням и остановилась, готовая к наказанию или крикам.

— Ближе.

Поднялась к трону.

На лице старого короля не было злости, только бесконечная усталость.

— Ты так похожа на свою мать, — сказал он, разглядывая Сольге, — а глаза мои… Бедное дитя. Мой глупый сын обрёк тебя на страдания, оставив при себе. Здесь ты не будешь счастлива, здесь ты навсегда останешься королевским бастардом. Следовало бы тогда отослать тебя подальше… Но я никогда не мог отказать своим детям, а он даже не просил — требовал…

Он задумался, нахмурился.

— И Байвин… Она тоже потребовала. Поэтому, дитя, рождённое от моего семени, я никогда не признаю тебя. Никогда… Хоть и не найдётся в этом замке никого, кто бы не знал, что ты моя дочь.

Для Сольге это тоже не было секретом — Толфред никогда не скрывал от неё её происхождение. Да и остальные не особенно церемонились. «Шавка, игрушка, девкино отродье» — чего только не слышала за свою маленькую жизнь Сольге. Знал ли об этом старый король? Может быть и знал. Может быть потому она и увидела в его глазах что-то вроде жалости. Может, поэтому в какой-то момент дрогнула его рука, словно хотел король погладить по голове ту, кого он не хотел назвать своей дочерью. Нет, удержался.

— А сейчас ступай, девочка, и постарайся