Слава богу, не убили - Алексей Евдокимов

Он волей-неволей видел себя Жениными глазами: с красной от алкоголя рожей, с наполненным втихаря стаканом, с ободранными носом и щекой, с пластырем на скуле — и словно чтоб подтвердить эту их ментальную связь, она невозмутимо поинтересовалась, нарушая, наконец, молчание:

— Кто это тебя так?

— Жизнь, — угрюмо ответил Кирилл и отвел взгляд.

…А дальше все покатилось с ускорением: он опять что-то говорил, рассказывал, уже не удивляясь Жениному интересу к его малозанимательной персоне, и пару раз еще подлил из фляжки себе в стакан; потом они стояли на улице, недалеко от входа, Женя курила, слала эсэмэски, а Кирилл смотрел на расчерченное проводами небо, интенсивно, напряженно синее, на светлые призраки облаков, вдыхал обманчиво-трезвящий, по-осеннему уже прохладный воздух, ощущая в себе ту пробирающую до дна, до кончиков пальцев щекотную зыбкость, что ощущалась им чем дальше, тем реже, и теперь почти всегда — под хорошим градусом. Теперь казалось, что когда-то отчаянно, до отчаяния давно она была его нормальным состоянием — но Кирилл уже не был уверен, не аберрация ли это памяти…

Юрка внезапно и почти незаметно слинял, Кирилл за ним не последовал. От полноты ощущений он приложился к фляжке, заметил (он сейчас крайне остро подмечал разные мелочи), что сбежавшие с горлышка капли подмочили этикетку, и вспомнил (он сейчас крайне живо разные мелочи вспоминал), как покойный отец, прежде чем налить рюмки или бокалы, всегда рефлекторно переворачивал бутылку этикеткой кверху. Этот рефлекс, сохранявшийся даже во времена отцовской работы сторожем в школе, был единственным, что осталось у него от химфака МГУ, где он когда-то учился. Университет отец в свое время бросил, химическую премудрость за двадцать пять лет инженерства позабыл — и лишь на уровне моторики сохранилась привычка, выработанная химлабораторией: потому что едкие реактивы, закапав этикетку, делают ее нечитаемой, а ошибка с реагентами в этом деле чревата… В девяностых он вылетел с работы и умер в сорок девять лет от рака; хотя Кирилл никогда не сомневался, что на самом деле — от ненужности и унижения… Женя о чем-то его спросила, он повернулся к ней, выбрасывая это из головы.

Они медленно шли по переулку, Женя, держа пальцы в тесных карманах джинсов, задумчиво глядела на собственные чуть пританцовывающие стопы, а Кирилл досадливо объяснял, что «Работа над ошибками» продалась хорошо оттого, что простая, как три копейки.

— И ты написал «Неуд.»… — констатировала Женя. — Решил высказаться всерьез, раз уж тебя в писатели приняли…

Кирилл не ответил.

— И что его — совсем не заметили?..

Он молчал.

— Он же гораздо лучше «Работы». По-моему.

— По-моему, тоже…

— Ну так а почему тогда?

— Вот именно потому.

Он достал фляжку, поймал очередной Женин взгляд — не удивленный, не осуждающий… изучающий, пожалуй.

— А еще что-нибудь ты писал? — спросила она.

— Угу, — он сосредоточенно глядел на отвинчиваемую крышку.

— Что?

— Неважно… — он сделал глоток. — Все равно это не напечатали даже. Никто.

— Почему?

— Рылом не вышел.

— Такую херню печатают… — она, кажется, была искренне удивлена. — И тогда ты все, завязал?

— А смысл?

Она помолчала:

— Н-ну… не все же делается ради результата…

Они снова встретились глазами.

— Для самоуважения? Ну да, ну да… — Кирилл снова размашисто хлебнул, помотал головой. — Но, видишь, самоуважение — такая штука… У разных людей ведь совершенно разные встречаются поводы себя уважать. Была у меня знакомая одна, э-э… узбечка… (Что я мелю? — успел поразиться он, но останавливаться то ли не сумел, то ли не захотел.) Так вот у нее в свою очередь была знакомая, э-э… девушка легкого поведения. Такая ветеранша профессии. И она ей рассказывала истории из тех времен, когда только начинала: это где-то самые ранние девяностые, многое еще было в новинку. Однажды привезли ее к клиенту, а тот на видик порнуху поставил с Чиччолиной. И вот, значит, эта девица, малолетняя, начинающая, но амбициозная, пораженно смотрит, как та на экране с видимым удовольствием, пардон, отсасывает у негра! Причем без гондона! Тогда, говорят, это еще был актуальный момент… Короче, смотрит она на это и понимает, кем хочет быть. И когда ее привозят с коллегами (старшими и более опытными) в очередную сауну, она, неофитка, отбросив комплексы, с энтузиазмом, артистизмом и вдохновением делает минет: одному, другому — и без гондона! И все, пардон, глотает! И все клиенты, что там были, скоро, побросав ее опытных коллег, сбегаются к ней. И в этот момент она, по собственным словам, отсасывая, глотая и чувствуя себя Чиччолиной, испытывала такую неподдельную гордость, такое самоуважение!.. — он снова вскинул фляжку. — Кончилось, правда, тем, что по выходе из сауны коллеги ее так отмудохали, что она и через полтора десятка лет помнила…

Запаркованный у бордюра «гольф» поприветствовал их поворотниками.

— Да, — констатировал пьяный Кирилл, — не лимонка.

— Не что?

— Ну, не «Ф-1». Не «Макларен».

Женя и бровью не повела.

— В «Макларене» мне не понравилось, — сообщила, открывая дверцу. — Там сзади приходится сидеть — водительское сиденье одно впереди, посередине.

— А ты любишь, чтоб тебя за коленки хватали? — Кирилл еще осознавал, что его несет, но контролировать себя был уже не способен.

— К тебе это не относится, — пренебрежительно проинформировала она, ничего, тем не менее, не возразив, когда Кирилл уверенно уселся рядом с ней впереди. Он и потом не взялся бы сказать, насколько эта уверенность объяснялась выпитым.

Ночная Москва лилась навстречу, захлестывала, топила, как в рассказе Маркеса, в жидком, в зыбком, в стеклянистом, разноцветном электричестве, ксеноне, неоне. Куда Кирилла подбросить, Женя не спрашивала.

…Знаешь хоть, кто я? Я — коллектор! Долги выбиваю, долги, но это все херня. Я лучше про другой коллектор расскажу.

Осенью 2006-го в поселке Павшино, недалеко от МКАД, взорвался коллектор на канализационнонасосной станции. В давным-давно не чищенном дерьмосборнике скопился метан — и в какой-то момент, по своему обыкновению, рванул. А может, дело было в растворителе или мазутосодержащей жидкости, кем-нибудь слитой в трубы. Здание станции разнесло до фундамента, двух человек убило, десяток покалечило. И можно представить, как там все выглядело и пахло.

Я их тоже, как видишь, когда-то коллекционировал — нелепые смерти. Только Венди Норткатт раньше успела. Ага, про Darwin Awards я в курсе. Ежегодные виртуальные призы за «самоочистку генофонда человечества» — естественный отбор путем самоликвидации наименее жизнеспособных в силу тупости человекоединиц. Главное условие: номинант должен не успеть оставить потомства. Можно претендовать живому, но лишенному репродуктивной способности (как некий футбольный фанат, пообещавший, если его клуб выиграет, отрезать себе яйца — и исполнивший обещание), хотя практически все премии вручены именно посмертно. Украл, скажем, некий ловкач хот-дог в магазине — и будучи замечен и преследуем, побыстрее затолкал добычу в рот, чтоб не пропала. Подавился и помер на месте. Или: практиковал алкаш клизмы со спиртным да и накачался в обоих смыслах через зад до смерти. Или: питался человек капустой и бобами, а комнату не проветривал никогда — ну и нашли его задохнувшимся с переизбытком метана в легких, причем трое из спасателей проблевались, а одного увезли в больницу…