И приходит ночь - Эллисон Сафт

Должно быть, ему было ужасно больно, и это доставило ей укол удовлетворения. Когда она положила руку на его кожу, он вздрогнул. Солдаты склонны драматизировать.

– Расслабься, – пробормотала она.

Хэл не расслабился. Но он, по крайней мере, оставался неподвижным, как камень.

Восстановление мышечных волокон и присоединение их к кости заняло лишь несколько минут, и Рен могла поклясться, что все это время он не дышал. Мало кто наслаждался ощущением исцеления: магия распространялась по телу, как холодная дрожь от инъекции.

Однажды на спарринге с Уной Байерс вывихнул лодыжку. Пока Рен лечила его, он выдыхал сигаретный дым, как проклятый дымоход. Несмотря на ее увещевания, он настаивал, что это помогает ему справиться со стрессом.

«Я ненавижу это, я ненавижу это, я ненавижу это, – повторял он, пока она восстанавливала его сухожилие. – Мне кажется, сначала тебе следовало угостить меня ужином».

Рен отодвинула это воспоминание подальше, заперла его далеко за ментальной стеной, которая сдерживала ее горе. Когда последние ушибы Хэла растаяли под ее пальцами, она вздохнула.

– Сейчас я собираюсь провести диагностику. Длительное исцеление может быть неприятным, особенно когда дело касается жизненно важных органов, но я могу дать обезболивающее, если хочешь.

– Нет. – Он произнес это так твердо, что Рен не стала с ним спорить.

Она не могла не вспомнить мальчика со сломанной рукой и то, с какой гордостью он отказался от болеутоляющего. Упрямство Хэла ее вполне устраивало, хотя и раздражало. Она спросила, только соблюдая профессиональную этику, и она не будет чувствовать никаких угрызений совести от того, что этот опыт будет для него ужасным.

– Что ж, ладно.

Рен запустила руки под его рубашку и прижала их к груди. Испарина покрывала его кожу, напряжение сковало тело. Скорее всего, Хэл пытался сдержать дрожь, когда температура тела поднялась. Такой жалкий. Такой гордый.

Когда ее магия проникла в его тело, его губы скривились от неприятного ощущения, но он не дернулся. Магия разливалась по его телу, концентрируясь в областях, нуждающихся во внимании: легких, сердце, глазах.

«Глаза?»

Любопытство победило. Рен сконцентрировала магию в его черепе и направила в зрительный нерв. Фолы в глазах Кавендиша почти полностью выродились. Так мало ее энергии могло протиснуться через гиалоидный канал, что было удивительно, как он вообще мог использовать магию. Или, может быть, он уже не мог.

Рен подавила горький смех. Неудивительно, что он не пытался заставить ее посмотреть ему в глаза. Неудивительно, что он захотел торговаться. Он остался без сил. Травмы от чрезмерного использования магии, подобные этой, не случаются в одночасье. Повторяющееся использование приводило к микротравмам фолы, которая со временем распухала и рвалась, как перетянутое сухожилие. Магия Хэла фактически исчезла – и, вероятно, так было уже некоторое время. Как долго данийцы жили в бессмысленном страхе перед ним? Как долго он лгал своим людям? Без магии похитить его будет намного проще. Если, конечно, ее гипотеза верна.

Понемногу Рен пробиралась глубже в его систему, ее магия цеплялась за больные ткани, которые были похожи на мусор в уверенном течении реки. Перед ней возникли образы: поврежденные и влажные ткани, сильное воспаление, разрушающее капилляры, кровь, собирающаяся в легких. Болезнь была инфекцией, не похожей ни на одну из тех, что она видела раньше. У него не было ни одного из типичных признаков передающейся болезни. Никаких бактерий или вирусов, которые она могла бы обнаружить. Даже клетки, казалось, функционировали нормально – никакой аутоиммунной реакции, никакого рака, никакого гистамина. Ничего, что могло бы объяснить внезапную острую болезнь.

Всю ее жизнь целительство было сравнимо с дыханием. Простым. Естественным. Необходимым. Магия открывала для нее тело человека. Она говорила с ней, направляла ее. Но сейчас… Сейчас это было похоже на проникновение в пустоту. Словно магия отвернулась от нее, оставила ее в одиночестве вглядываться в темноту. Это пугало.

Как могла этиология ускользнуть от нее? Если она не установит диагноз, она не сможет лечить его. Она гордилась своими исследованиями, своей способностью исцелять любую болезнь, любую травму. Ее не могло поставить в тупик что-то столь пустяковое, как болезнь в помещении для прислуги.

– Мне нужно больше времени, чтобы поставить диагноз. А пока я буду лечить симптомы, чтобы ты не упал замертво до того, как станешь мне чем-нибудь полезен.

Это было грубо, но правдиво. Его дыхательная и иммунная системы были такими ослабленными, что он умрет задолго до того, как она сможет вызвать экипаж, чтобы отвезти их обоих в Дану.

– Спасибо.

Рен постаралась не отшатнуться. Она не хотела взваливать на себя бремя его благодарности.

– Не за что.

Склонившись над Кавендишем, она начала исцеление, закупоривая капилляры и успокаивая воспаление в бронхах. Это была долгая, кропотливая работа. Болезнь была агрессивной, а ущерб серьезным. Она боялась, что не сможет стабилизировать его состояние до поездки домой, но ей придется как-то с этим справиться.

Все зависело от его выживания.

Через час Рен прервала связь между ними, и Хэл тяжело вздохнул. В его легких больше не было хрипа, никаких заторов, закупоривающих дыхательные пути. Ее руки покалывало от напряжения, фола стала чувствительной.

– На сегодня все, – заключила она.

Хэл сел. Его рубашка все еще была расстегнута и открывала обзор на бледный треугольник кожи. В расцвете сил он, должно быть, выглядел впечатляюще. На нем почти не было шрамов – ужасающее свидетельство того, что к нему никто не мог прикоснуться. Болезнь частично подорвала его телосложение, но он все еще был в неплохой военной форме.

«Перестань», – остановила Рен себя. Испытывая отвращение к себе за то, что отметила все детали, которые не имели медицинского значения, она отвернулась и начала собирать вещи.

Его испытующий взгляд опалил лицо, как клеймо. Она пыталась не обращать на это внимания, но два желания – «не смотри» и «смотри» – неистово боролись в голове. Первым двигал страх, вторым – любопытство и возмущение. Кавендиш разглядывал ее так открыто, так пристально, что она засомневалась, не может ли он видеть насквозь. Неужели он действительно только что так нагло пялился на нее аж разинув рот? Вероятно, он привык быть грубым, ведь никто не осмеливался бросить ему вызов.

Если бы они только знали, как он их обманывал.

«Я покажу ему, – горько подумала Рен. – Я не боюсь».

Она осмелилась встретиться с ним взглядом, и это было похоже на прыжок с обрыва. Все говорили, что у него черные глаза, но под поверхностью проглядывали цвета индиго и кобальта, прозрачные и темные, как ледниковая вода. Рен ждала, когда ее сердце остановится.

Но этого не произошло.

Ее удовлетворение