Карнавал смерти - Рафаэль Монтес

– Можно смотреть в режиме реального времени, – объяснил он. – Там есть запись последних двенадцати часов, если тебе захочется что-нибудь пересмотреть.

Виктория поблагодарила его и извинилась за свое исчезновение. Она все еще сердилась на Арроза за то, как тот повел себя с Джорджем, но решила не говорить об этом. Арроз собрал вещи и надел рюкзак.

– Это тот самый парень, который угрожал тебе? – спросил он, направляясь к выходу.

Виктория ужаснулась:

– Нет, конечно же, нет.

– И давно вы вместе?

– Арроз…

– Ты счастлива?

Она вздохнула:

– Да, счастлива.

Он замолчал, повернул дверную ручку и зашагал по коридору с поникшей головой. Спустившись до середины лестницы, бросил, перед тем как исчезнуть из ее поля зрения:

– Береги себя.

Только тогда Виктория смогла расслабиться по-настоящему. Она разделась и достала спрятанного в шкафу Абу. Лежа на кровати в обнимку с плюшевым медвежонком, позвонила Джорджу. Тот не ответил, и Виктория встревожилась: неужели он так разозлился, что теперь не хочет с ней разговаривать? Ее охватила странная печаль. Через пять минут Джордж перезвонил и объяснил, что был в душе. Она извинилась за ребяческое поведение Арроза и заверила, что он ревнует просто как друг. Джордж попросил не беспокоиться об этом, но стал расспрашивать про камеры. Виктория все объяснила и, чтобы показать свои чувства, настояла на совместном обеде завтра. Он поломался, будто очень занят, но в конце концов согласился. Они договорились встретиться в полдень в ресторанчике ближневосточной кухни на площади Ларго-ду-Мачадо. Виктория повесила трубку и осталась лежать на кровати, глядя на картинку с камеры своего мобильника: мебель в гостиной погрузилась в темноту, дверь со множеством замков и засовов больше походила на дверь тюремной камеры, а она сама, лежа под одеялом, отбрасывала тень. Свет от экрана освещал только ее лицо. В темноте и тишине девушка снова стала размышлять о Софии. На первый взгляд, тетя не имела никакого отношения к Сантьяго, но Виктория не могла отделаться от мысли, что эти две истории как-то связаны. Очень странно, что София не приехала после жестокого убийства ее брата. Почему она сбежала?

* * *

Сидя за столиком в сирийско-ливанском гриль-баре, Виктория смотрела на часы. Двадцать минут первого. Неужели Джордж забыл об обеде? Он нередко опаздывал, но не более чем на десять минут. Она как раз решила позвонить ему, когда увидела приближающегося Джорджа со смущенной улыбкой на лице. На нем были яркая рубашка с кругами пота под мышками и фетровая шляпа. Ей нравилась его легкая неряшливость. Он был из тех людей, кому плевать на общепринятые нормы.

– Извини, пришлось ждать поезда в метро целую вечность, – сказал Джордж, запыхавшись.

– Ничего страшного. Я готова подождать.

Он чмокнул ее. Чмок быстро перерос в долгий поцелуй, от которого у нее на несколько секунд перехватило дыхание.

– «Готова подождать» – это вежливый намек на «ты сильно опоздал»? – саркастически поинтересовался он.

– Именно так, – согласилась Виктория, и оба рассмеялись.

Они заказали сырой кибби[36] и мини-сфихи[37] с разными начинками, чтобы обмениваться ими во время разговора.

– А почему тебя назвали Джорджем?

– Это имя греческого происхождения[38]. Моя бабушка по отцу бежала сюда, спасаясь от войны, – объяснил он. – Джордж означает «тот, кто обрабатывает землю». Не особо вдохновляющее имя…

– Оно тебе не идет. У тебя мягкие руки человека, который целыми днями что-то печатает; и еще эта шляпа…

– Ты меня анализируешь? – Джордж слегка улыбнулся. – Благодаря шляпе я чувствую себя моложе. Я лысею. Кризис среднего возраста, наверное.

– Среднего?

– Мне тридцать шесть. Еще четыре года пролетят незаметно.

Виктория удивилась. Они никогда не обсуждали эту тему, но она считала, что ему лет тридцать – максимум тридцать с небольшим. Тридцать шесть – это много.

– Тебя беспокоит наша разница в возрасте?

Это действительно вызывало беспокойство, но она сама не знала, почему. Виктория стала отнекиваться и добавила:

– Мой отец тоже старше моей матери. Когда они познакомились, ему было тридцать пять, а ей – двадцать три. До нее отец ни в кого не влюблялся.

Джордж вздохнул:

– Я тоже ни в кого не влюблялся.

– А как же та художница-англичанка?

– Это была всего лишь проба. – Он сделал неопределенный жест руками. – Я тоже ждал, Вик.

– Это вежливый намек на то, что я опоздала? – пошутила Виктория.

– Скажем так: ты появилась в нужное время…

Он накрыл ее руку своей и мягко сжал. Виктория секунду смотрела на него, а потом спросила:

– Твои родители, какими они были?

– Мои родители? – Джордж закашлялся, застигнутый врасплох. – Мама была суровой женщиной. Она родилась в деревне и вопреки желанию своих родителей поступила в университет в Белу-Оризонти. Она мечтала стать неврологом, а во время учебы познакомилась с отцом, который был очень близок со своей семьей. Он старший из пяти братьев и сестер и носил то же имя, что и мой дедушка. Угадай какое.

– Джордж?

Оба рассмеялись.

– У нас целое поколение Джорджей, – подтвердил он. – Отец изучал медицину и встретил маму в столовой. Она не сразу согласилась пойти с ним на свидание, но вскоре тоже влюбилась. Как и мы.

Виктория улыбнулась:

– И с тех пор они жили долго и счастливо?

– Да.

– И по-прежнему живут в Белу-Оризонти?

Джордж сглотнул ком в горле и опустил взгляд.

– Они умерли в две тысячи двенадцатом. Я тогда был в Европе. У матери обнаружили аневризму, и она умерла через три дня. Я вернулся, чтобы отец не оставался один, но все равно… он чувствовал себя одиноко. Они ведь всегда были неразлучны. Он не выдержал и через полгода тоже умер. Во сне. – Джордж вздохнул. – А твои родители? Какими были они?

Виктория мало что помнила о них. После стольких лет ее воображение пыталось заполнить пробелы в памяти, и она уже не отличала реальные воспоминания от вымысла.

– Папа был спокойным и молчаливым, увлеченным преподавательскими идеями. Не зря он решил открыть свою школу. А мама, наоборот, была экстравертом, темпераментной, вспыльчивой.