Хранящие тепло - Елена Лагутина

Но том конце была полная тишина. Денис тоже молчал, словно опасаясь спугнуть почти что сбывшуюся надежду. Секунды летели с быстротой кометы, но тишина не обрывалась.

— Саша, — наконец справившись с наваждением, произнес он глухим голосом.

— Денис.

Услышав в ответ голос Кристины, он почувствовал, как что-то оборвалось внутри. Почти исчезнувшая тревога, предчувствие беды снова накрыло его с головой. Он молчал, не понимая, как продолжить разговор. Молчал и злился на себя, понимая, что должен что-то сказать, но не находя в себе сил. Когда-то давно, в ранней юности, он прыгал с парашютом. Теперь вспомнился первый прыжок — он знал, что прыгнуть придется, что обратного пути нет, и все же медлил, тянул время, продлевая секунды жизни, которые, казалось, могли оказаться последними. Воцарившаяся тишина могла оказаться предвестием чего-то страшного, непоправимого…

И в этот момент он наконец услышал долгожданный голос. Саша произнесла его имя — спокойно, тихо и ласково, словно утешая его, успокаивая. Он сразу представил ее лицо, освещенное вспышкой улыбки, синий свет огромных глаз…

— Здравствуй, Денис.

— Здравствуй…

Снова — тишина, наполненная только звуками дыхания. Он слышал, как Саша вздохнула в трубку.

— Как ты? Как у тебя дела?

— Я нормально… — не своим голосом произнес он, не понимая, что происходит. Разговор казался нереальным, как будто на самом деле этот телефонный звонок и Сашин голос ему приснился.

— Как прошла игра?

— Игра? Отлично.

— Выиграли?

— Проиграли.

— Проиграли? А говоришь, отлично.

Казалось, она улыбнулась, но Денис не чувствовал ее улыбки. Это выглядело невероятным и совершенно необъяснимым, но в тот момент он даже не смог представить себе ее лица. Такого раньше никогда не случалось — с той минуты, как только Денис впервые увидел Сашу, он мог представить себе ее лицо в любое время дня и ночи. А теперь память вдруг отказывалась служить ему, словно заблокировался какой-то участок мозга. С этим ничего нельзя было сделать — как он ни пытался, кроме мутного, расплывчатого сизо-серого пятна, перед мысленным взором ничего не возникало.

— Это… Это не важно, Саша. Ты же знаешь, этот турнир по сути никому не нужен.

— Да, знаю, — эхом отозвалась она. — А у нас сегодня опять дождь. Вчера было солнце, а сегодня снова. Как в тот вечер, помнишь…

Она продолжала тихо рассказывать ему о погоде. Что-то про облака, про запах листьев, про ветер… Он почти не слушал ее, отвечал невпопад, пытаясь справиться с навалившейся беспомощностью памяти. Но секунды шли, и каждая из них, казалось, приближала его к чему-то неотвратимому. Он закрыл глаза, плотно сомкнул веки, изо всех сил пытаясь воскресить в сознании нежный овал лица, обрамленный светло-бежевыми вихрами непослушных прядей, губы, улыбку, синие глаза… Ничего не получалось. Мелькнуло лицо Кристины, мамино лицо, Машка, вспомнилась даже Жанна, а Саши не было. И в этот момент он почувствовал — нужно что-то сделать, что-то срочно предпринять, какой-то отчаянный шаг, иначе будет поздно. Иначе Саша уже никогда не вернется к нему, так и оставшись бледным расплывчатым пятном, повинуясь странной прихоти его больного мозга.

— Солнце с утра светило так ярко, а потом исчезло. Знаешь, мне иногда кажется…

— Саша! Замолчи, слышишь! Замолчи сейчас же!

В тот момент, когда он взорвался, она говорила про солнце. Он оборвал ее — грубо, не задумываясь о том, что может обидеть, причинить боль своей грубостью. Все это было не важно. Он должен был прекратить это наваждение, оборвать этот бред — теперь он понял, насколько странным и неестественным был их разговор, насколько бессмысленными и никому не нужными были эти фразы про солнце и ветер.

— Замолчи, — повторил он тихо, но все так же настойчиво. — Прекрати нести чепуху. Я ждал твоего звонка весь вчерашний вечер, я всю ночь тебе звонил, я… Я понятия не имею, сколько раз за прошедшие сутки я набирал твой номер телефона. Ты исчезаешь, я схожу с ума, какие только мысли в голову не приходили, все передумал… А ты вдруг появляешься и начинаешь как ни в чем не бывало разговаривать про погоду, про солнце… Да я плевать хотел на это солнце, на этот ветер, на эту чертову осень! Плевать хотел! Ты слышишь меня? Скажи, что случилось, куда ты исчезла, Саша? Куда ты исчезла?

Она долго молчала. Смысл первой фразы, которую она произнесла, показался Денису не совсем понятным.

— Вот, и ты тоже. Сговорились вы, что ли, — сказала она с улыбкой, но без тени обиды в голосе. Ее улыбка стремительно промелькнула у него перед глазами, тут же растворившись, словно ее и не было.

— Куда ты исчезла, Саша? — снова повторил он, обращая свой вопрос словно в два измерения — той Саше, которая находилась сейчас за несколько сот километров от него, и той, которая всегда, вплоть до последних минут, жила в его памяти и которая так внезапно покинула место своего обитания.

— Я не исчезла, Денис, — тихо и спокойно проговорила она. — Я здесь… Почти рядом. Ты ведь слышишь мой голос… Ты видишь меня?

Он не заметил, не почувствовал, что на последней фразе голос ее дрогнул, на секунду оборвавшись. Прерывистый тембр был ее врожденной особенностью. Он почувствовал другое — то, чего сама Саша, наверняка, не осознавала. Она понятия не имела о том, что Денис теперь знал наверняка — Саша пытается помочь ему. Изо всех сил пытается помочь ему справиться с нахлынувшим безумием, уничтожить эту серую расплывчатую мглу, заполнить пустоту линиями и красками своего образа.

— Не вижу, — глухо отозвался он, а потом беспомощно и испугано, почти как ребенок, прошептал: — Саша, скажи, почему… Почему я тебя не вижу?

Укрыться от дождя было невозможно. Потоки воды, раздробленные на мельчайшие, почти сливающиеся друг с другом частицы, с бешеной скоростью неслись вниз, падали косо, то слева, то справа. Зонт, которым Владимир пытался первое время прикрываться, рвало из стороны в сторону, спицы выворачивались наружу. В конце концов, отчаявшись, он сложил зонт и широкими шагами перебежал под едва выступающий над входом в больницу козырек.

Кристина задерживалась. Впрочем, время ее присутствия в больнице не оговаривалось. Владимир был от души благодарен Кристине за то, что она не стала уговаривать ее пойти вместе. Он даже представить себе не мог, как войдет в больничную палату и снова увидит Сашу — Сашу с забинтованным лицом и грустными синими глазами. Собственная беспомощность терзала его больше всего. Он понятия не имел, как следует вести с себя с Сашей, о чем говорить, какие слова найти для утешения. И существую ли такие слова? Шоковое состояние, поразившее его накануне вечером, продолжалось до сих пор. Его чувство было сродни тому, которое испытывает глубоко верующий человек при виде поруганной святыни. То, что случилось, просто не укладывалось в сознании. Если бы это произошло с кем-то другим, Владимир, наверное, испытывал бы более реальные чувства — гнев, злость, даже ненависть. Сейчас же он находился в состоянии странного смятения, неверия и подсознательного отторжения свершившегося. Он помнил Сашино лицо, залитое кровью — это невозможно было забыть, и в то же время где-то в глубине души его притаилась нелепая надежда на то, что все это был просто сон. Несмотря на долгое пребывание в кабинете следователя, несмотря на еще более длительный вечер ожидания в больничном коридоре, он все еще не мог поверить в то, что случившееся несчастье реально.