Глобальные элиты в схватке с Россией - Александр Проханов

На это время пришлись первые шаги по НАТО (приняты Турция, Греция, и, главное, ФРГ), а при создании общих экономических структур-предшественниц ЕС, равно как и «гуманитарных европейских надстроек», типа Совета Европы, определяющим был курс на изоляцию СССР и соцлагеря.

Что же до участия большого бизнеса, включая ТНК, то его роль в комплектовании первой шеренги евроэлиты не стоит преувеличивать. Вообще, для политика, нацеленного на высший эшелон управления, получить ярлык типа «человек от Кока-Колы» и т. п. – самоубийство. Не выгодно это напрямую и бизнесу – такой выдвиженец уязвим и на высшие посты, как правило, неизбираем. Для продвижения конкретных экономических интересов существуют вторая и третья шеренга политиков, с которой, в основном, и работает отлаженная десятилетиями машина лобби. Вообще же, такая практика лоббирования и «приватизации политиков» пришла из США и больше распространена на национальном уровне. Продвигать интересы какой-либо группы компаний среди 28 стран одновременно весьма сложно и затратно – немедленно вылезают и уши заказчика, и те, кто за них тянет. При этом всегда находится мощный оппонент. Да и вообще, политика – это больше говорильня, а деньги, как известно, любят тишину. Тем более, как уже говорилось, давно сложились тихие и надежные механизмы спонсорства и продвижения бизнес-интересов.

Примерно то же самое можно сказать о роли спецслужб, причем не только ЦРУ. У этих структур достаточно ресурсов, чтобы повлиять на рост того или иного деятеля, начиная с младых ногтей, а еще больше – для того, чтобы вычеркнуть его из политики, если не из жизни. Поэтому в серьёзных случаях, (а если мы рассуждаем об элите, то это именно такой уровень) уши спецслужб, как правило, не видны. Если же вдруг и обнаружатся, то результат, как правило, один – скандал и практически неизбежный конец карьеры. «Специальное» дело любит тишину еще больше, чем бизнес.

Другая часть евроэлиты: руководители институтов политико-экономического и гуманитарного блока ЕС, Совета Европы, ОБСЕ и т. п., – более шумна, чем натовцы и при этом очень любит постоянно быть в поле зрения. В этих организациях руководство определяется на основе ротации и национальных квот, а аппарат нанимается часто по протекции, нередко – буквально «с улицы». Как о настоящих политиках, можно говорить только о фигурах руководителей высшего эшелона.

Как ни прискорбно, со времен Спаака и Соланы действительно выдающихся людей здесь было еще меньше, чем в НАТО. Почти и лет Еврокомиссией руководил Жозе Мануэл Дуран Баррозу – профессор и бывший коммунист, а затем социал-демократ, выпускник Лиссабонского, Женевского и Католического Джорджтаунского университета, экс – премьер Португалии и прочая и прочая. И что? Почти никакого собственного следа не оставил. Речи были пламенными, но пустыми, а к концу его мандата в ЕС разразилось аж три, если не четыре кризиса: британский, греческий, восточно-партнерский (украинский) и старо-новоевропейский.

Сменившая в конце «нулевых» Солану в качестве министра иностранных дел ЕС баронесса К. Эштон запомнилась, пожалуй, только «пролетарской» внешностью. Больше надежд связывают с нынешним главой еврокомиссии люксембуржцем Ж.-К. Юнкером и руководительницей внешней политики ЕС итальянкой Ф. Могерини.

И немного о воспроизводстве элиты. Это несколько десятилетий назад в каждой стране были особые привилегированные «питомники» элит: Оксфорд, Гарвард, Эколь Нормаль, Геттинген и пр. Изучая биографии нынешних и недавних деятелей, приходишь к выводу: сегодняшний политик может получить формальное образование где угодно и учиться на кого угодно. Среди как успешных, так и малоуспешных можно встретить академических профессоров, а можно – людей, не окончивших даже бакалавриат. А с вхождением в Европу наших «бывших братьев по разуму» из Варшавского договора и Прибалтики появились совершенно особые персонажи с претензией на элитарность. Забавно, но в последнее время в евроэлите, пока в основном во втором эшелоне, однако всё чаще – и в первой шеренге занимают места выпускники советских и российских вузов – в частности, МГИМО.

Часто можно слышать о влиянии масонов: здесь немало легенд и полумистики. А вот активность таких клубов как «Ротари» или «Лайонс» видна, иногда даже нарочито. Однако выходцы из таких кругов представлены, по большей части, во второй и третьей шеренге руководства. Что же до фронтлайнеров – об их принадлежности к ротарианцам или «львам» известно немного – видимо, или клубы другие, или уровень выше клубного…

Если же серьёзно, то наиболее частый путь в большую политику Западной Европы сегодня – это участие в работе парламентских партий, начиная молодежных организаций. Реже на этот уровень выходят профессиональные дипломаты, особенно – с опытом работы в миссиях при соответствующих международных институтах, еще реже – выходцы из бюрократического аппарата (чаще – международного), но, бывает, и национального. Политик, добившийся успеха на национальном уровне, или же на общеевропейских молодежных тусовках, должен заручиться и зарубежной поддержкой. И здесь вступают в игру те самые группы влияния, о которых говорилось вначале. В общем, любой путь наверх извилист и у каждого свой. Это полностью относится и к относительно недавно появившейся политической элите Западной Европы.

Завершая тему, можно сделать следующие выводы:

Наднациональная военная и политическая западноевропейская элита сформировалась и поддерживается на основе компромисса между четырьмя источниками влияния, описанными выше.

Долгое время в этом кадровом компромиссе чуть громче звучали ноты Европы, однако в последние несколько лет ключевые посты в НАТО прочно заняли открытые выдвиженцы Вашингтона, а прочие европейские структуры переживают кризис и существенное падение авторитета.

Влияние общеевропейской элиты не стоит преувеличивать. Руководители наднациональных институтов – всего лишь модераторы, задача которых проста: помочь выработать и озвучить консенсус, основные параметры которого в случае НАТО вырабатываются в Вашингтоне, а в случае других объединений – в дискуссиях «европейских грандов» Германии, Франции, Великобритании, иногда – Италии. Остальным 25 странам остается только «брать под козырек».

Общеевропейская элита – явление свежее. Может быть, со временем её влияние и значение возрастут, а может быть – и нет. Пока же на «старом континенте» самыми влиятельными остаются лидеры стран-грандов.

Провал европейских элит

1.

Если позволительно говорить о симптоматологии не только в медицине, но и в социологии, то задача социолога, описывающего состояние общества, будет заключаться в различении фактов на побочные, второстепенные и такие, которые имеют значимость симптомов. Симптом – это признак, примета, отсылающая к сущности вещи (к самой вещи), в отличие от случайных и ничего не говорящих примет. Социология лишь выиграла бы, сумей она равняться не столько на философию или статистику, сколько на медицину, после чего её внимание было бы направлено не на умные или безумные отвлечённости, а на болезни.

Болезнь понималась бы тогда как фундаментальная социологическая категория, первофеномен общества, которое больно по определению. Вопрос в том, способен ли социолог, говоря о болезни, не только мыслить её как понятие, но и ощущать её в то же время как боль. Болезнь, только мыслимая, а не ощущаемая, носит призрачный, нереальный характер, что затрудняет, если не упраздняет саму возможность лечения. Тут либо не лечат вообще, либо лечат не то, что следует лечить. По аналогии: вырывают не тот зуб или ампутируют не ту ногу. Дикость невежества в сочетании с высокомерием поражает. Социологи (наверное, следовало бы оговорить: почти все) то ли напоминают шаманов, то ли суть шаманы. Во всяком случае они делают то же, что шаманы: заговаривают болезнь. Те – с бубном и выплясывая вокруг костра, эти – на конференциях с ноутбуками и данными левада-центров.