Глобальные элиты в схватке с Россией - Александр Проханов

Открытый заговор. Параллельно со смешением партийных «яиц» смешиваются народы, нации и общества. Потому что монополярный мир – это не мир складок, противоречий и различий, а хорошо отутюженное единство. Господа в Брюсселе даже не догадываются, с какой унылой подражательностью их Европейский Союз, о котором недавно одна вашингтонская кураторша выразилась с изяществом конюха: «Fuck the EU!», – состряпан по модели руководства союзными республиками в Советском Союзе – с той разницей, что центр руководства последнего был-таки в нём самом, а центр первого, из которого он дистанционно управляется, расположен в Вашингтоне – в «вашингтонском обкоме», если угодно. Это всё тот же старый советский анекдот о еврее, который при поступлении в партию отвечал на все вопросы: «согласен», и когда один из членов комиссии перебил его: «Что вы бубните всё время: согласен, согласен! У вас, что, нет собственного мнения?», – возразил: «Конечно, есть. Но я с ним категорически не согласен».

Им бы, всем этим элитным Баррозу и Тускам (число чиновников Евросоюза превышает 55 тысяч, а содержание этой структуры только в 2013 году обошлось немецкому налогоплательщику в 14 миллиардов евро), терпеливо и доходчиво объяснить, что призрак коммунизма, который снова бродит по Европе и которым бредит Европа, тянется не из Москвы. Москва сегодня – рай для инакомыслящих. Скоро (прецеденты уже налицо) сюда начнут вереницей бежать западные диссиденты, ища кров и защиту. Неблагодарные и неумные российские либералы, поносящие власть подчас на базарном уровне, даже не представляют себе, что бы их ожидало в Европе: скажем, в Германии или во Франции, – взбреди им в голову озвучить хоть крошечную толику того, о чём они, перекрикивая своих оппонентов, кричат в московских телепередачах. Здесь их даже близко не подпустили бы к экрану. Здесь они моментально стали бы маргиналами и отщепенцами во всех смыслах. Бедный берлинский сенатор Тило Саррацин, написавший вполне корректную по форме книгу о самоликвидации Германии, подвергся такой дружной обструкции со стороны элит, что имя его до сих пор упоминают с оглядкой.

«В либерализме народы находят свою погибель», написал Мёллер ван ден Брук в 1923 году. Он просто не мог знать тогда, что либеральным в скором временем станет и столь любимый им консерватизм.

9.

Самое главное в этой тотальной идеологии – её патологичность, возведённая в ранг канона, канонизированная патология, так сказать. Классикам описания сексуальных девиаций, вроде Краффт-Эбинга и Жафф Кофейлона, даже в дурном сне не могло присниться, что извращения станут однажды социальной нормой, далее: что понимание их как извращений будет морально и уголовно преследоваться и что в шкале демократических ценностей они займут едва ли не центральное место.

Всё случилось быстрее, чем успели осознать. Педераст и перверсит вылез вдруг из подполья и стал persona grata и символом свободного мира. Считанные годы перевесили тысячелетия, и то, что в тысячелетиях считалось неприличным и непристойным, шумно и вызывающе заполнило пространство публичности. Старый анекдот о Фрейде: «Я не вылечу вашего сына от гомосексуализма, но я сделаю так, что он будет гордиться этим», – перестал быть анекдотом. Ему и в самом деле это удалось. По аналогии с «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», эти были рождены, чтобы сделать былью похабный анекдот.

И не просто былью, а былью государственно субсидируемой: в рамках программ по перестройке природы, истории и морали. Вот в Германии Федеральный центр санитарного просвещения выпускает огромными тиражами брошюры, в которых родителям рекомендуется приобщать грудных детей к сексуальности – с подробным описанием того как это делать. Но Германия, по сравнению с Голландией, Швецией или, прости Господи, Норвегией, – всё ещё отсталая провинция. Там родителей за попытки помешать сексуальному просвещению своих детей дошкольного и младшего школьного возраста наказывают уголовно.

Рычагом этой универсальной перестройки и гласности является тендерный мейнстрим. Тендер – это вызов природе, марксизм, опущенный ниже пояса, в котором классовая борьба заменена борьбой полов в перспективе упразднения биологической разнополости. В тендерном мире вопрос о поле решает уже не природа, а хирург и нотариус. Можно полгода быть мужчиной, а остальные полгода женщиной: если знать, что и то, и другое – не более, чем опции нового «всечеловека».

Тут – точка схождения и приоритет западных политических и интеллектуальных элит, сговор и заговор человеколюбцев всех мастей и пошибов: от левых, правых, демократических, республиканских, либеральных, консервативных, неоконсервативных до каких угодно и – никаких. Поправка уже не к Конституции, а к Творению: абсолютный shit и bullshit в планетарном масштабе, то, для защиты и распространения чего они готовы бомбить страны, свергать режимы, даже поставить на кон собственное существование. Короче, их последний и решительный бой.

10.

Что в этой патологии особенно бросается в глаза, так это темпы её прогрессирования и – общеобязательность. Нетерпимость, с которой устанавливаются и внушаются новые мировоззренческие и поведенческие шаблоны, допускает сравнение с самыми мрачными временами религиозного прозелитизма: просто здесь она подаётся под соусом демократических свобод и прав. По сути, это доведённый до совершенства тоталитаризм, центральной фигурой которого является не вождь и человек с ружьём, а телеведущий, а правом на харизму обладают исключительно боксёры, футболисты, портные, бациллоносные панк-рок-группы и эстрадные певцы.

Механизм действия системы прост и эффективен. Она не допускает никакой иной реальности, кроме той, которую санкционирует и создаёт сама. Американский генерал Норман Шварцкопф, командующий операцией «Буря в пустыне», выразил это с трогательной прямотой солдата: «Сегодня я веду бой, а завтра узнаю из новостей CNN, выиграл я его или проиграл».

Это история после конца истории. Некая, с позволения сказать, постистория, или метаистория, в которой нет места ни природе, ни истории. Природа и история суть реликты, пережитки, атавизмы, вытесняемые методом мозговых штурмов. Всё решает конструкция. Или, по комедийно-мольеровской логике современного нейробиолога Герхарда Рота: «Что есть всё? Всё – это конструкция мозга. Что есть мозг? Мозг – это тоже конструкция мозга».

Можно спросить дальше: что есть безмозглость? И ответить: тоже конструкция мозга. Безмозглость, сначала определённая как пафос, норма и цель существования, а после уплотнённая до инстинктов и рефлексов. Европейская история, в истоках которой стоят фигуры короля и тавматурга, рыцаря и трубадура, полигистора и святого, завершается фигурой придурка, причём по всей шкале и во всей пестроте: от рядового до элитного.

Пример (навскидку, из последних): канцлер Германии Ангела Меркель открывает границы своей страны миллионам беженцев. Её пароль: «Мы справимся с этим». В нижнесаксонском местечке Сумте, где проживают около 100 жителей, решают разместить 1000 эритрейцев и афганцев. Бургомистр местечка робко апеллирует к арифметике: «1000 беженцев, это значит по десять на жителя». Приезжает начальство и начинается дискуссия. «Ясно, что мы должны помочь», заявляет, придя в себя, бургомистр. Теперь его беспокоят проблемы с туризмом. «Если в Интернете рядом с объявлениями о продаже или сдаче в аренду домиков будет стоять «Сумте», покупатели скажут «Гм». Кто-то замечает: «Мы, конечно, радуемся, что можем помочь людям, но, с другой стороны, трудно отделаться от страха за своё имущество». Ему возражает другой, пенсионер: «Я приветствую беженцев. Наша дыра от этого только выиграет». Пенсионера перебивает женщина: «Там ведь большинство – мужчины». И со святой простотой: «У них ведь потребности».