Маскарад со смертью - Иван Любенко

– Уверен, мы еще встретимся.

Действительно, начальник конвоя с радостью принял сто рублей и оставил больного в Иркутской тюрьме. Местные власти разрешили Полине ухаживать за Виктором и находиться вместе с ним в одиночной камере. Но это его не спасло и, проболев еще несколько дней, он умер. Похоронив мужа в холодной и чужой сибирской земле, Полина отправилась в обратную дорогу.

В Томске ей пришлось дожидаться весны, поскольку река стала и пароходы по ней уже не ходили. Чтобы как-то прокормиться, она устроилась работать корректором в местную газету и снимала угол в комнате, где жила многодетная семья.

Настала весна 1905 года. Из газет она узнавала о событиях, всколыхнувших все уголки России: трусливый и безвольный царь, спрятавшись за штыки солдат, расстрелял мирную демонстрацию в Санкт-Петербурге. Теперь она знала, что ее место в борьбе с самодержавием. Она начала понимать всю силу духа и немощность плоти и встала на сторону духа.

Уже на пароходе, следовавшем в Нижний Новгород, ей в руки попалось напечатанное крупным шрифтом сообщение в газете «Вестник Сибири»: «На днях из ссылки бежал опасный государственный преступник Михаил Евсеев, который, будучи опознанным, на пристани города Томска застрелил двух нижних чинов речной полиции и скрылся. Если вам что-либо известно о местонахождении упомянутого преступника, просим сообщить в любое полицейское или жандармское отделение». Ниже был напечатан фотографический снимок Михаила.

Полина невольно улыбнулась и едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. «Ну вот, – подумала она, – пришло время, и самые стойкие бойцы возвращаются, чтобы продолжить борьбу». Она знала теперь, куда ей надо было ехать и где продолжится ее боевой путь – на баррикадах Москвы и Петербурга. Там она надеялась встретить Михаила. Так все и произошло. Они действительно окунулись в водоворот воспоминаний и как-то совсем естественно стали жить вместе. Но потом партия с чужими именами направила их в южные губернии России поднимать революционное движение. Полина с готовностью бралась за выполнение самых опасных и рискованных операций по так называемым экспроприациям. Иногда они вместе участвовали в налетах.

Именно она перевозила чемоданы с захваченными у буржуазии ценностями в столицу и осталась там до получения нового паспорта. На это обычно уходило несколько месяцев, и она была вынуждена скрываться на конспиративных квартирах.

В то самое время Евсеев удачно легализовался на юге и сколотил группу для новых эксов. Полина писала ему «до востребования». Ее послания накапливались на центральном почтамте губернии и ждали своего часа. Михаил отвечал ей все реже, и, обеспокоенная этим, вскоре она вернулась на юг. Они встретились, чтобы уже никогда не расстаться. Так думала убежденная эсерка – Полина Воротынцева, достигшая к тому времени своего двадцатипятилетия.

Шел 1907 год. Самодержавие из обороны все настойчивее переходило в наступление. Было ясно – революция захлебнулась…

Яков Аронович Пейхович представлял собой энергичного и потому успешного негоцианта, всегда знающего, что нужно делать для приумножения накопленного за годы состояния. От других дельцов его отличало стремление добиваться цели, во что бы то ни стало и всеми средствами, в каковых он, признаться, был не особенно разборчив.

В Ставрополь Пейхович прибыл, имея явно амбициозные намерения по открытию аптек в разных частях города. Оценив ситуацию на месте, он понял, что единственным серьезным конкурентом ему может быть только Жих, чье финансовое благополучие состояло в неиссякаемом денежном потоке от разных видов коммерции. Кроме аптекарского дела он имел еще и достаточное количество ломбардов, а также один ювелирный салон с несколькими мастерскими. Вот поэтому, для того чтобы захватить хотя бы часть рынка по продаже лекарств, Пейхович вынужден был привлекать довольно значительные заемные банковские средства, тогда как Соломон Моисеевич имел собственные и практически неисчерпаемые источники субсидирования. Это преимущество могло стать определяющим в будущей конкурентной войне и ничего хорошего Якову не сулило. Но несколько дней назад Жих навсегда распрощался с этим грешным миром.

«Наконец-таки я смогу осуществить задуманное. Главное – произвести хорошее впечатление на вдовствующую особу, а впрочем, я в этом и не сомневаюсь», – поправляя перед зеркалом бабочку и улыбаясь самому себе, размышлял авантажный и чересчур самоуверенный мужчина средних лет. Еще вчера он послал горничную с визитной карточкой к дому вдовы, что располагался на 2-й Мещанской улице. Госпожа Жих соблаговолила принять гостя в восемь часов пополудни. Следовало поторопиться.

Извозчик домчал за считаные минуты, и солидного вида господин с тростью, в черном сюртуке, котелке и светлых тканевых перчатках покрутил ручку звонка массивной филенчатой двери. Послышались шаги. Немолодая женщина, оказавшаяся прислугой, разрешила войти.

Поставив трость в передней, Яков, не снимая головного убора и перчаток, как того требовал этикет, прошел вслед за домработницей сквозь длинную анфиладу комнат и остановился перед высокой дверью. Горничная постучала и с разрешения пропустила посетителя. Комната, обставленная мягкой софой, уютной оттоманкой и кожаным диваном, именовалась будуаром. Несмотря на кажущийся интимный характер своего предназначения, помещение являлось парадным и служило местом для личных встреч женской половины, так же как для главы семьи кабинет. Стены украшала роспись под трельяжную беседку, увитую зеленью.

Вдова в черном траурном платье роскошного фасона сидела на пуфике и жестом предложила гостю расположиться напротив. Пейхович отчего-то почувствовал себя неуютно, как будто здесь был кто-то еще.

– Разрешите еще раз выразить глубокое соболезнование по поводу безвременной кончины вашего супруга и моего коллеги. Если вы помните, драгоценная Клара Сергеевна, я присутствовал на похоронах Соломона Моисеевича и даже нес гроб… Да, такая утрата! – скорбно вздохнул гость и продолжил: – Как вы знаете из посланной карточки, моя фамилия Пейхович, Яков Аронович, но вы можете меня величать просто Яковом… Так вот, в Ставрополь я приехал из Варшавы, с тем чтобы открыть собственное дело по провизорской части… А тут это жуткое убийство… и я подумал, что вам теперь будет очень затруднительно следить за всей этой коммерцией. В таком случае я мог бы купить аптеки, правда, с некоторой рассрочкой по платежам, если, конечно, цена будет приемлемой, – сразу начал торговаться опытный делец.

– Благодарю вас за предложение, однако сейчас я настолько потрясена горем, что считаю преждевременным ведение каких-либо деловых переговоров, – скромно потупив глаза в пол, прощебетала Кларочка.

– Да, конечно. Однако едва ли получится быстро найти другого покупателя в этой провинции. Если повезет, вы сможете все продать годика через два-три, а к тому времени аптеки обесценятся. Вы уж извините за прямоту, но я не думаю, что вам удастся вести дела так же успешно, как это делал глубокоуважаемый мною господин Жих, – начинал понемногу выходить из себя коммерсант.

– Вероятно, вы правы, Яков Аронович, но я боюсь поступить опрометчиво и посему, находясь в скорбном расположении духа, не считаю возможным совершать столь ответственные шаги, – индифферентно заметила вдова.