Венец безбрачия белого кролика - Дарья Донцова

– Продолжайте.

Пауза. И только в девятнадцать двенадцать ноль семь снова прорезывается бас Павла: «Это личное». Он почти минуту сидел молча. Почему? Я проверил всю беседу, более ни разу столь длительного перерыва не было.

– Может, он курил? – предположил я.

– Конечно, нет, – отмел мое предположение Боря, – в офисах давно запретили дымить. Полагаю, он сначала от волнения ляпнул то, чего не следовало. Вернее, начал говорить: «Ну и он, как все…» Тут же сообразил: не стоит болтать. Замолчал. Дознаватель потребовал закончить фразу. Майоров растерялся, но потом скумекал, как выкрутиться, заговорил о том, что пилот любил женщин, имен не назвал. Дескать, я просто сплетни вам передаю. Его слова звучали связно со всей беседой. Комиссар на них не сосредоточился. Но я думаю, что у Майорова на уме сначала было иное продолжение фразы: «И он, как все…» Возможно: «брал и возил…» Что? Обратите внимание. Речь-то шла об истеричной жене и деньгах. Павел сообщает, что Геннадий неплохо зарабатывал, потом заводит: «Ну и он, как все…» Соедините предложения и вслушайтесь в них. «Получал Гена не так уж и мало. Ну и он, как все…» Тишина. Как вы продолжите фразу?

– Сложно говорить за другого человека, – вздохнул я, – по логике далее могло следовать: «Ну и он, как все, занимался провозом безбилетников».

– О! – воскликнул Боря. – Или: «Ну и он, как все, брал посылки из провинции в Москву». А что заявил почти после минутного молчания Майоров? «Это личное. Я свечку не держал». Не логично. Беседовали про Фому, то бишь про заработок, и вдруг Павел вспомнил Ерему: романы с сотрудницами.

– Не все люди последовательно строят свою речь, – вздохнул я, – некоторые скачут от темы к теме, как лягушки по кочкам. Но некий резон в ваших словах есть. Похоже, Павел что-то знал о делишках второго пилота, но решил о них не докладывать. Почему?

Борис взял чашку.

– О мертвых говорят или хорошо, или молчат. Возможно, он решил не порочить память погибшего. Геннадий умер, все незаконное, что мужик творил, ушло вместе с ним на тот свет. Ну и пусть там сгинет. Или у Павла тоже нос в шоколаде, поэтому он и прикусил вовремя язык.

– Где сейчас Майоров? – поинтересовался я.

Боря посмотрел в компьютер.

– Живет по-прежнему в Павшинской пойме, не женат. После крушения компании «Де-Монт» некоторое время нигде не работал. Вернее, он нигде не оформлялся, мог пахать за конверт. Через год Павел заводит ИП и начинает заниматься продажей мебели, которую ему поставляют маленькие фабрики в небольших городах России. Цена на мебель значительно ниже, чем в магазинах. А если верить фото и информации на сайте Павла, то дизайн и качество отечественного товара ничуть не уступают лучшим итальянским образцам. Майоров исправно платит налоги. Ни в чем дурном не замечен.

– Надо с ним побеседовать, – решил я. – Со дня смерти Максима прошло время, возможно, сейчас Павел расскажет, чем занимались пилоты, как они подрабатывали.

– Еще изюминка, – не успокоился Боря.

– Какая? – осведомился я и направился к чайнику.

– Вернемся к Задирайкиным, – потер руки Боря, – они жили в бараке, там же, где ютились Крапивины. Это семейное общежитие для пилотов, диспетчеров, стюардесс. Софья своего жилья не имела. Она появилась в столице сразу после окончания школы, приехала подавать документы во все театральные вузы, нигде не прошла дальше первого тура. Где Соня встретила Максима? Неизвестно. Но спустя некоторое время девушка получает штамп в паспорте и прописку в общежитии. Там же Задирайкина проживает после смерти мужа. Потом становится владелицей трешки в Куркине. Недешевый район. Московская Германия. Малоэтажная застройка, прекрасная инфраструктура, парки, отсутствие гастарбайтеров, интеллигентная публика и высокая цена за квадратный метр. Учтите, Софья приобрела не новостройку на стадии фундамента, а вторичку. Трешку продает Волгина Надежда Михайловна, она после смерти мужа перебирается в Новосибирск к сыну, столичная недвижимость пожилой даме не нужна.

– Ого! – воскликнул я. – Откуда у Софьи деньги?

– Нет ответа, – хмыкнул Борис.

– Кем Задирайкина работала? – спросил я.

– У нее диплом визажиста, получен сразу после окончания школы. Работала гримером в театре «Живая пьеса», – ответил помощник.

– Мда, – крякнул я.

– Возможно, она подрабатывала на телевидении, – предположил Борис, – или еще где-либо. У Софьи не было никакой активности в соцсетях, я нигде ее не нашел. Но многие стилисты готовят невест, родственников молодых в дни свадеб. Двенадцатого числа ей театр сбрасывал тридцать тысяч. Потом она уволилась и более нигде официально не работала.

– И снова вопрос: откуда деньги? – пробормотал я.

Секретарь смахнул рукой со стола невидимую пыль.

– Теряюсь в догадках.

– Богатый любовник? Хотя в момент нашей встречи Софья не походила на даму, которая жонглирует миллионами, – возразил сам себе я.

Борис опять пошел к чайнику, который успел закипеть.

– Внешность обманчива. Порой человек выглядит как бомж, а у него под кроватью спрятан мешок с золотыми пиастрами.

– Любовник, – повторил я, – или плата за какую-то услугу.

Борис открыл банку с заваркой.

– За что и кто может столько отсчитать?

Я побарабанил пальцами по столу.

– В России много по-настоящему богатых людей. Обычному человеку, который получает скромную зарплату, покупку трешки в Куркине не осилить. Но для того, кто нанимает за немереные тысячи евро частный самолет, чтобы слетать вечером в Париж поужинать в любимом ресторане и вернуться к полуночи в Москву в многоэтажный особняк, сумма двадцать пять миллионов не проблема. Кое-кто из очень обеспеченных людей дарит своей прислуге за прекрасную работу и умение держать язык за зубами апартаменты, дачи, таун-хаусы, машины.

Боря поставил чайник с заваркой на стол.

– Вы правы. У Глеба Сергеевича Николаева, чьим камердинером я имел честь состоять около года, люди работали по тридцать лет. Никогда ничего через прислугу ни в СМИ, ни еще куда-либо не протекло. Два шофера и несколько домработниц крепко держали оборону, безукоризненно вежливо отфутболивали журналистов. Глеб Сергеевич персонал ценил, всем приобрел жилье, дал денег на обучение детей. Когда вскрыли завещание Николаева, все заплакали. Хозяин, который знал, что вот-вот уйдет в мир иной, оставил каждому сотруднику по большому куску денег. Даже мне отписал, хотя я уж точно этого не заслужил, работал в доме всего одиннадцать месяцев.

– Может, Софья что-то делала для подобного Глеба Сергеевича? – предположил я.

Помощник наполнил мою чашку.

– Мы занимаемся гаданием на кофейной гуще.

– Надо прерваться, – решил я, – пойду прогуляюсь с Демьянкой.