Охота на лесную нимфу - Дарья Кожевникова

— Ну что, уберешься отсюда все-таки, или тебе по черепу съездить, чтобы успокоилась?! — зло спросил он. И Женька поняла, что он не шутит. Видеть, как уничтожают лес, было для нее страшнее смерти, и она не побоялась бы этих угроз, предпочтя даже умереть, защищая свои деревья. Но, во‑первых, мужиков бы это все равно не остановило, а во‑вторых, она подумала о собаках, которые осиротеют в случае ее смерти. Содрогаясь от чудовищности происходящего и от сознания своего бессилия перед этими мужиками с их бездушно крушащей все на своем пути техникой, Женька опустилась прямо на снег. Рыдания душили ее, свет мерк в глазах. Заламывая руки, она оплакивала свои погубленные деревья, гладила изуродованные стволы и просила у них прощения за свою беспомощность перед людьми.

Неизвестно, что больше помогло Женьке прийти в себя — холод или слезы, но спустя какое-то время она начала адекватно реагировать на окружающее. Поняла, что находится вдали от дома, что в лесу сгущаются сумерки и что она очень замерзла. Взмокшая при беге спина и промокшие ноги заледенели, и даже растекшиеся по щекам слезы превратились в льдинки. Смахивая их, Женька с трудом встала на ноги. Где-то уже далеко мелькал свет фар и слышался гул техники, а вокруг стояла тишина. Мертвая, траурная. Оглядевшись, Женька снова не удержалась и всхлипнула.

— Хорошие мои, — прошептала она дрожащими губами. — Ну за что же вас так? Господи! За что?!

Ее голос поднялся до крика, но никто не ответил ей на этот вопрос. И, понимая, что здесь сегодня она все равно больше ничего не добьется, Женька побрела к дому.

— Я вернусь, — горячо шептала она деревьям, утопая в глубоком снегу, но ни за что бы не согласившись идти по проложенной просеке. — Я подумаю, что можно сделать, я постараюсь найти какой-нибудь выход. Если не смогу их остановить, то буду мешать им всеми силами, но так просто точно вас не оставлю, даже если отвоюю этим для кого-то из вас всего несколько дней.

Домой Женька вернулась ближе к полуночи, обессилевшая и продрогшая. Все, на что ее еще хватило, — это запустить свою печку, выпустить на улицу собак по их личным нуждам да после этого накормить их. Пока она стояла на крыльце в ожидании собак, ей все еще слышался шум тракторов и треск уступающего грубой силе леса. Женька знала, что всего этого уже нет, что машины не так давно затихли, но шум продолжал звучать у нее в голове, терзая душу. А среди ночи продолжавшая слышать этот шум даже в постели Женька еще и затряслась в ознобе. Под теплым одеялом в натопленной комнате ее колотило так, как будто она окунулась в ледяную воду озера. Женька съежилась в комочек, стараясь сохранить хоть кроху тепла, но все ее тело, каждая его клеточка продолжала трястись крупной дрожью, и даже зубы выбивали дробь. Мысль о том, что в шкафу есть еще одно одеяло, заставила Женьку шевельнуться, но она тут же поняла, что у нее не хватит мужества встать и сделать несколько шагов. Было слишком холодно, и слишком болели у нее все суставы. Попросить же принести одеяло ей было не у кого. Как никогда остро чувствуя свое одиночество, Женька укрылась с головой, продолжая дрожать. И вдруг ощутила через одеяло легкое прикосновение к своему плечу. Сделав над собой усилие и высунув наружу голову, Женька встретилась глазами со стоящим у дивана Туманом. Подойдя к ней и ткнув ее носом, он теперь заглядывал ей в глаза, и в его взгляде читался тревожный вопрос.

— Холодно мне, Туманушка, — клацая зубами, просипела Женька.

Туман понял. Никогда в жизни не делавший попыток залезть на разобранную постель, он положил на одеяло лапу и еще раз взглянул на Женьку. А потом, так и не дождавшись от нее ответа, осторожно заполз на диван, навалившись поверх одеяла на Женьку всем своим теплым, покрытым густой шерстью телом. Где-то в ногах Женька тоже ощутила возню, и с другой стороны к ней под бок проскользнул Тяпа.

Вскоре, сжатая с обеих сторон собачьими телами, она перестала дрожать, а потом ей и вовсе стало жарко. Захотелось пить, но это было уже гораздо меньшей проблемой, чем сотрясающий все тело озноб. Выбравшись из-под одеяла, Женька доплелась до кухни, с болезненной вялостью удивляясь тому, насколько ухудшилось ее состояние всего-то за несколько часов. Ее шатало от слабости из стороны в сторону, болели все суставы, голова и горло. Женька не помнила, где у нее термометр и есть ли он у нее вообще, поскольку раньше ей пользоваться им не приходилось, но и без этого нехитрого предмета смело можно было сказать, что температура у нее зашкаливает за тридцать восемь. Напрягая все свои силы, чтобы не упасть, Женька вскипятила воду, перелила ее в свой старый чайник, добавила туда пареной малины и взяла его с собой в комнату, поставив возле кровати. После этой прогулки ее снова начало трясти, но собаки были рядом. И Женька, наполовину опустошив чайник, в конце концов забылась тревожным сном, в котором железные чудовища с горящими глазами вгрызались своими клыками в беззащитные древесные стволы.

Утром Женька поняла, что больна не на шутку. Такое с ней случилось впервые, но и пробегать несколько километров по глубокому снегу, щедро набирая его в сапоги, и глотать при этом огромными порциями морозный воздух ей тоже раньше не доводилось. Горло болело очень сильно, эта боль отдавалась в ушах, притупляя слух. А еще, не так сильно, но как-то особенно неприятно болело в груди. Понимая, что без лекарств не обойтись, Женька мужественно начала колоть себе антибиотики, запас которых был недавно пополнен Загоровым-старшим, приславшим их для Влада раза в три больше, чем требовалось. И, как теперь оказалось, очень кстати, потому что благодаря этому Женька могла надеяться, что поправится достаточно быстро. Она не могла позволить себе болеть. Где-то за холмами с раннего утра и до позднего вечера до нее доносились звуки, от которых ее сердце обливалось горячей кровью. Всеми своими помыслами, всей душой Женька стремилась туда, в то время как самочувствие едва позволяло ей доползти до порога. Она была так слаба, что каждый раз необходимость подняться с постели становилась для нее тяжким испытанием, а любое сделанное дело — настоящим подвигом. Ей едва доставало сил, чтобы выпустить собак на прогулку, а потом добраться до кухни, чтобы запастись питьевой водой для себя, а собакам разложить по мискам еду. Готовить она была не в состоянии и размачивала им сухари, нарезая в полученную массу так кстати купленную Владом говяжью вырезку и колбасу. При этом она каждый раз мысленно благодарила его, поскольку, если бы не эти запасы, она даже не представляла себе, как стала бы выходить из создавшегося положения. А еще, с трудом ковыляя по своему домику, Женька молилась о том, чтобы, по крайней мере, в ближайшие три дня не приехал хозяин с известием об очередном нашествии «орды», поскольку ей было сейчас не под силу не то что работать в парке, а даже просто поднять лопату.

Лишь на четвертый день лечения весьма и весьма болезненными уколами Женька смогла наконец ходить по комнате, а не передвигаться по ней сгорбившись и придерживаясь за стену под пристальным взглядом Тумана, в любой момент готового подставить свою холку для того, чтобы хозяйка могла на нее опереться. Тяпа ничем помочь не мог, но тоже все время вертелся рядом, ловя Женькин взгляд, и у нее при виде такой собачьей заботы слезы наворачивались на глаза. Она всегда знала, что любит своих собак, но никогда раньше не осознавала, до какой же степени сильно это чувство. А теперь она смело могла бы сказать, что у нее не только никого нет роднее и дороже их, но и вряд ли когда-нибудь будет. Однако оставался еще лес. И на пятый день, тщательно одевшись и замотав лицо до самых глаз теплым шарфом, Женька побрела к холмам, желая хотя бы узнать, что изменилось там за эти несколько дней. Собак на этот раз она взяла с собой, опасаясь, что без поддержки Тумана вообще не доберется до холма. На Тумана же можно было в случае чего опереться, и даже если бы Женька все-таки упала на полпути, он не дал бы ей замерзнуть. Поскольку Женька не на шутку опасалась за Тяпу с Туманом, наличие собак исключало всякую возможность ее контакта с лесорубами, но, по горькому опыту зная, что бесполезно пытаться изменить что-либо с помощью слов, Женька сегодня и не стремилась к этому. Все, что ей сейчас требовалось, это узнать, насколько пострадали за время ее болезни деревья. А потом, ухитрившись пережить это зрелище, даже в предчувствии которого ей уже становилось плохо, придумать какой-нибудь способ борьбы с оккупантами, пришедшими в ее лес.