Волчье сердце - Ричард Кнаак

Гилнеасец отвел взгляд. Мысли его были ясны, будто раскрытая книга. Эдрик опасался предать своего повелителя хоть в какой-нибудь малости.

– Твоя преданность достойна похвалы, но, если ты не скажешь правды, придется мне потребовать ответа от Генна. Совет близок, и любой имеющийся у меня вопрос касательно просьбы Гилнеаса о возвращении в Альянс может склонить дело в сторону, нежелательную ни для него, ни для меня.

Человек сглотнул и, наконец, кивнул.

– Все это пустяки, верховный друид! Я вовсе не собирался следить за тобой! Просто так уж вышло, что ты появился здесь… появился здесь с одним из этих…

– С одним из… Высокорожденных? Так ты следил за ними?

– Мой повелитель знает кое-что об их истории от тебя и от остальных, – снова сглотнув, продолжал Эдрик. – И любому влиянию, какое только они могут оказывать, не доверяет.

Это Малфурион слышал не в первый раз – правда, все, кто разделял сие мнение прежде, были ночными эльфами.

– А оскорбить тебя я и в мыслях не имел, – поспешно добавил человек. – Мой повелитель глубоко уважает твои таланты и твое слово.

– Тогда он может положиться на мое слово: Высокорожденных Гилнеасу опасаться нечего. Пусть больше не посылает на бессмысленные прогулки ни тебя, ни кого-либо другого.

Эдрик склонил голову.

– Слушаюсь, верховный друид.

Малфурион принял более мягкий тон.

– Знаю, в преддверии совета вы все на грани. Всё будет хорошо.

– Мы понимаем.

– Пожалуйста, передай Генну мои наилучшие пожелания.

Человек коротко поклонился и поспешил в лес. Малфурион же, морща лоб, повернул в сторону Дарнаса. Он был уверен: говоря, что Генн Седогрив не доверяет Высокорожденным, Эдрик ничуть не кривил душой. Кроме этого, верховный друид полагал, что гилнеасцы не имеют к исчезновению мага никакого отношения.

Но, кроме этого, Малфурион Ярость Бури также считал, что это происшествие как-то да связано с предстоящим советом… и, вероятно, с желанием, чтоб он завершился провалом.

Несмотря на все стремления Тиранды почтить память нареченной Джерода как подобает, похороны Шаласир был недолги и относительно скромны. Так решил сам Джерод: он чувствовал, что Шаласир не хотела бы особой пышности и церемоний. Жена его всегда предпочитала простоту, и ночной эльф не сомневался: она предпочла бы ее и в минуты прощания. Конечно, не обошлось и без навязчивых мыслей, будто он настоял на краткости церемоний просто затем, чтобы немного облегчить себе страдания.

На похороны пригласили лишь тех, кто знал покойную лучше остальных. Верховная жрица стояла позади погребальных носилок, на которых покоилось тело Шаласир. Свет Элуны, лившийся внутрь сквозь храмовый потолок, падал на них обоих – и на возлюбленную Джерода, и на Тиранду.

– В самом начале нас укрывает тьма, – произнесла верховная жрица, – и мы не способны видеть. Посему мы кричим, зовем, просим указать путь, и луна озаряет нас с высоты. Ее мягкий свет не только светит нам в ночи, но и дарует утешение. Ее свет касается нас изнутри и позволяет нам видеть даже в то время, когда сама луна не видна…

В самом ли деле это именно так, среди ночных эльфов не обсуждалось. Все, что говорила верховная жрица, касалось душ ее народа в той же мере, что и действительного положения вещей. Бесспорным все почитали одно: Мать Луна окружила любимых детей своих особой заботой, и за это они были ей благодарны.

Джерод стоял на коленях впереди всех, не сводя взгляда с прекрасного, почти неземного лица Шаласир. Она казалась ему совершенной, точно мраморная статуя. Лицо жены дышало покоем и даже словно бы несло на себе едва уловимый намек на улыбку.

– Ну, а теперь, – продолжала Тиранда, – попросим же Мать Луну проводить нашу сестру Шаласир в священный путь. Пусть ее предки, и все, кого она любила, ушедшие прежде нее, окажут ей радушный прием…

После этого Джерод уже ничего не слышал. Он видел только собственную жизнь с Шаласир и все ошибки, совершенные им за это время. И был благодарен за то, что, несмотря на все его промахи, она мирилась с ним, хотя, останься Шаласир дома, могла бы стать глубокоуважаемой жрицей Матери Луны…

Тиранда воздела руки навстречу лунному свету. Джерод на миг очнулся от раздумий, но тут же снова утратил к происходящему всякий интерес.

Однако спустя недолгое время тело Шаласир внезапно засияло серебристой аурой, и он вновь поднял взгляд.

Похоже, никто больше этого не замечал… или, по крайней мере, никак на это не отреагировал. Джерод смотрел на мягкий, успокаивающий ореол, поднимающийся над любимой, во все глаза. Мало-помалу сияние приняло форму призрачной, смутной фигуры, и медленно отделилось от неподвижного тела.

– Шаласир… – прошептал Джерод.

Фигура замерла и словно бы на краткий миг взглянула в его сторону. Внезапно Джероду вспомнились другие деликатные минуты жизни с женой – порой такие, о которых он не вспоминал сотнями лет. Сейчас он переживал все это заново, будто случившееся только вчера.

Дух Шаласир съежился, сжался, превратившись в крохотный мерцающий шарик, ненадолго замер в воздухе и полетел кверху, точно притягиваемый светом луны.

Вознесшись в лунный свет, шарик рассеялся… и в то же самое время Джерод почувствовал, что Шаласир больше нет рядом.

Джерод невольно ахнул, но, к счастью, внимания на это никто не обратил. В какой-то момент Тиранда опустила руки: судя по выражению ее лица, церемония почти завершилась.

В самом деле, им с Джеродом оставалось только проследовать перед носилками и вереницей скорбящих из храма, через сады, за пределы города. Здесь их приветствовал небольшой отряд друидов во главе с Малфурионом.

– Дух Шаласир, – обращаясь ко всем, заговорила Тиранда, – покинул ее бренное тело, так пусть же теперь это тело вернет свою силу миру…

Друиды сняли тело с носилок и благоговейно опустили его на мягкую траву среди невысоких кустов. Пара друидов-женщин с любовью уложила Шаласир так, что со стороны вновь могло показаться, будто она просто дремлет.

– Тельдрассил приветствует свое дитя, – нараспев произнес Малфурион. – Мир приветствует возвращение дочери.

Верховный друид поднял посох. Над лесом повеяло легким ветерком. Вершины деревьев плавно качнулись.

Вокруг тела Шаласир из земли потянулись побеги, распустившиеся белыми и золотыми цветами. Поначалу цветы лишь окаймляли супругу Джерода, но вскоре число их сделалось столь велико, что они начали смыкаться над ее телом. Цветы распускались и распускались, стремительно укрывая ночную эльфийку великолепным покровом, и Джерод невольно отметил, как ей идет сей наряд.

Последним под пышной растительностью скрылось ее лицо, а цветы все продолжали распускаться, пестря потрясающим изобилием красок. Чудесный густой аромат, достигший ноздрей Джерода, насквозь был пронизан памятью о Шаласир.