Внучка берендеева. Летняя практика - Екатерина Лесина

Я запиралась.

На засов.

А после, присевши, на полу мелом знак один начертила, про который мне Люциана Береславовна сказывала, будто бы запирает он почище засовов, и что с оным знаком гость незваный не войдет.

Не вошел…

…этою ночью. А другою, глядишь, и высадит оконце, коль уж дверь закрыта.

Кирей, видать, о том же подумал.

— Вернется он. Или она. Или они. Чем бы ни были, а все равно. — Он тряхнул головой. — И мне вот что странно, почему это я сюда явился, а не племянничек мой, которому бы у порога спать надлежало бы, покой твой стеречь…

Уши мои полыхнули.

А ведь и вправду… солнце ныне высоко. И где Арей? Отчего не обеспокоился? Вот Архип Полуэктович Кирея прислал, а мой нареченный…

— Нет, Зослава, может, оно, конечно, и не положено так, но сегодня ты ночуешь с нами. Так оно мне спокойней будет, — молвил азарин и в дыру палец сунул.

…Звенели медные браслеты на руках.

Плыли шелка, меняясь. Вот алый растянулся, огненный, вот скрылся под зеленою волной, а ту, в свою очередь, золотом припорошило.

Замерла дева.

Опали покрывала.

Встала она, прекрасная в своей наготе.

Бела.

Точена.

Мягка каждой чертой. И диво, что сколько ни глядел Арей, а разглядеть лица не был способен.

— Нравлюсь! — Дева изогнулась, провела ладонями по животу плоскому, по бедрам. И рассмеялась звонко. — Нравлюсь!

— Нет.

— Себе-то не лги. — Она крутанулась на носочках, качнула широкими бедрами, и узел волос на голове распался. Рассыпались они драгоценным покрывалом, легли на покатые плечи, прикрыли тяжелую грудь. — Смотри. — Дева голову запрокинула. — За погляд денег не беру.

— Было бы на что…

Арей огляделся.

Где он?

В хате… выбрали самую большую после Старостиной, где Архип Полуэктович остановился да Марьяна Ивановна, которая уже хату эту обжила. Занавесочки повесила, половички на полу разложила, пучки трав заговоренных развесила по четырем углам да подкову на притолоку.

Не обычную, само собой.

А студентам досталась хата попроще. Царевичи своим тесным кругом. Кирей, родственничек заклятый, с ними. Арею ж в компанию двое бояр самых что ни на есть родовитых. Вон, спят. Вытянулся на лавке Лойко, сон его беспокойный, вот и крутится, этак поутру и на пол сверзнется, может, там и поутихнет. А вот Ильюшка лег прямо, на спину…

— Будто покойник. — Дева подошла к нему и ладонь на голову положила. — А меж вас и вправду покойник имеется…

— Кто?

— Так я тебе и сказала! — Она рассмеялась звонко. — Поцелуй…

— Обойдешься.

— Грубый ты, добрый молодец… ко мне в дом пришел, а хамишь…

— Извини, завтра другой найду.

— Ты не понял. — Она тряхнула тяжкой гривой волос, и с них посыпались на пол золотые монеты. — Все тут мой дом, куда бы ни пошел.

— Кто ты?

Она пожала плечами и рученькой повела.

Исчез Лойко, который вновь пытался повернуться, да в стену коленями уперся. Сгинул бледный Илья, в позе этой, со сцепленными на груди руками, вправду на покойника похожий. Сама хата, пусть кое-как прибранная, но необжитая.

— Так мне больше нравится, — сказала девица.

Лежат ковры, золотыми узорами шиты. И подушки на них горами навалены, хоть махонькие, на которые разве что вишню спелую положить можно, хоть огромные. Стоят подносы кованые. На подносах тех — вазы, что с фруктами всякими, иные Арей только в книгах и видывал, а про других вовсе не слыхивал, что есть.

Музыка играет.

А музыкантов не видать.

Трогает незримый ветер тонкие занавеси…

— Хочешь? — Девица, вновь в шелка обрядившаяся, правда, отчего-то выглядела она еще больше голой, чем была, — отщипнула виноградинку. Арей головой покачал — не станет он ничего есть в этом месте, которое то ли было, то ли не было. — Или, может, вина?

— Спасибо, воздержусь.

— Это же сон. — Она хитро прищурилась. — Всего-навсего сон…

— Тогда тем более смысла нет. — Арей сел на пухлую подушку и ноги скрестил, удивился тому, что сам он в прежней своей одежде.

— Если не по нраву…

Она щелкнула пальцами, и исчезли сапоги, а с ними и кафтан, и штаны, зато лег на плечи халат, змеями зелеными расшитый, пояс золоченый на животе затянулся, а на ноги сели сапоги из яловой кожи.

— Так лучше?

— Верни, как было. — Арей нахмурился. Все же меньше всего это на сон походило, а значит…

Кто она?

Ялуша, которая горазда к спящим подбираться? Прикинется старой кошкой с глазами разноцветными, шмыгнет в постель, пристроится у груди и будет глядеть-выглядывать, вытягивать из спящего силы вместе с дыханием его? Нет, ялуши все больше кошмары приносят.

Сонница?

Эти любят девами прекрасными предстать. И сны навевают особого свойства. О таких снах целителям не сказывают, стесняются. Да и не только в стеснении дело. Сонницы головы так заморочить горазды, что иные и просыпаться не желают.

— Погоди, маг. — Дева нахмурилась, когда Арей руки поднял. — Не спеши… я тебе пригожусь.

— Это навряд ли.

С сонницей Арей справится, не та у нее сила, чтобы против мага выстоять. И видать, совсем с голоду одурела, если решилась.

— Твоя правда. — Сгинули шелка и ковры, подушки, музыка. — Голодно мне… силы бы чутка, капельку… я ж никому зла не чинила.

Она ухватилась за руки, сжала их с нечеловеческой силой. И полыхнули черным глаза.

— Я пригожусь! Поверь, маг… пригожусь.

Волосы заклубились дымом.

Изо рта гнилью потянуло.

— Тут страшно, боярин… всем страшно… людей нет… Хозяева… не ушли они, а кем стали, то… дай мне силы капельку… Всего одну капельку! С тебя не убудет. В тебе огонь, я слышу… я вам помогу… подумай, маг… я ведь никому вреда не чинила.

Разве что высасывала досуха. Слышал Арей, что нередко случалось соннице из здорового мужика силы выпить, да за пару ночей.

— Так то сами… тебе вот мои прелести не по нраву пришлись… или, может, тебе белявые нравятся? — Она крутанулась и встала девкой пышнотелой, с волосом светлым, мягким. — Или чернявые… или рыжие?

— Прекрати, а то изгоню.

Арей сложил пальцы знаком.

— Здесь не изгонишь, — спокойно ответила сонница. — Сны — мое место.