Ноу-хау палача - Алексей Макеев

– Что? Я? Простите, я не заметила, что закрыла их, – растерянно заморгала девушка. – Я готова ответить, и это не она! Правда, это не моя Катя. Моя подруга совсем другая. Она веселая и умная, а волосы у нее всегда гладкие и струятся по плечам. И цвет у них другой, и у нее совершенно необыкновенные глаза. Не эта кровавая каша. Вы же и сами понимаете, что это не она, ведь правда? Правда?

– Я знаю, как это тяжело. – Гуров постарался максимально смягчить тон. – Мы предупреждали вас, что лицо девушки обезображено. Поэтому вам нужно попытаться вспомнить особые приметы. Что-то, что есть только у Екатерины Митеревой. Родимое пятно особой формы, татуировки, шрамы. Хоть что-то.

– Но я не знаю. Не могу вспомнить. – Катерина повернулась к санитару и прошептала: – Послушайте, не могли бы вы вернуть простынь на место? Я не могу сосредоточиться, пока это… Пока она… Пока…

Санитар, привычный к подобным сценам, молча выполнил просьбу девушки. Когда простыня вновь закрыла то, что осталось от лица несчастной, Катерина немного расслабилась.

– Простите, я правда думала, что смогу помочь вам, – не глядя на Гурова, сказала она. – Просто я не ожидала такого.

– Не торопитесь. Сосредоточьтесь на том, чтобы вспомнить, – попросил Лев. – Время у нас есть.

– Но я не могу. Ничего на ум не идет. Это лицо… То, что от него осталось… Наверное, оно будет преследовать меня до конца дней. Я больше никогда не смогу закрыть глаза.

– Вы давно ее знаете? – внезапно вмешался санитар. – Вашу подругу?

– Пять лет, – машинально ответила Катерина.

– Большой срок, – продолжил санитар. – Наверное, в кино вместе ходили, на танцы бегали.

– Кино она любила. Мелодрамы про любовь. Ну знаете, богатый бизнесмен встречает бедную провинциалку, влюбляется в нее, а она сперва не отвечает ему взаимностью, потому что боится поверить своему счастью. А потом вдруг понимает, что жить без него не может. А он старается изо всех сил. Цветы, дорогие подарки, прогулки под луной, и все такое.

– Хорошие истории. Моя сестра тоже увлекается мелодрамами, особенно теми, в которых главный герой признается в любви где-нибудь на пляже. У реки или на фоне морских волн. Ваша подруга любила пляж?

Санитар говорил неторопливо, его голос действовал на Катерину успокаивающе. Гуров не вмешивался, он понимал, что весь этот разговор санитар завел не ради светской беседы, он хочет подвести девушку к каким-то определенным воспоминаниям, и был за это ему благодарен.

– Пляж? О да! Пляж она любила, – не замечая, что говорит о подруге в прошедшем времени, ответила Катерина. – Она вообще была неравнодушна к воде. И плавала как рыба. Или как русалка, так она сама говорила.

– Наверное, и купальник у нее был соответствующий, – продолжал санитар. – Что-то яркое, облегающее и совершенно откровенное, верно?

– Красный с цветастыми вставками. Очень милый купальник. – Воспоминания заставили Катерину улыбнуться. – Однажды она проплыла пять километров кряду, а когда вернулась на пляж, даже не запыхалась. Только жаловалась, что бретельки слишком тонкие и натирают в подмышках.

И тут Катерина широко распахнула глаза, рот ее непроизвольно открылся, на лице появилось удивление. Она во все глаза смотрела на санитара.

– Что-то вспомнили? – спокойно спросил санитар.

– Да, вспомнила, – медленно произнесла девушка. – Родинка. У нее на плече, нет, не на плече, а чуть ниже, была родинка. Несколько штук сразу, они располагались ровным треугольником. Я помню, как она потягивалась тогда, и я заметила их.

– На какой руке? – спросил санитар. – Правая или левая?

– Погодите, дайте вспомнить. – Катерина закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти картину того заплыва, а потом уверенно проговорила: – Правая. Точно, правая.

– Хорошо. Сейчас я переверну тело и открою правое плечо, – произнес санитар. – Если родинки нет, все отлично. Если есть…

Недоговорив, он повернулся к холодильным камерам и осторожно перевернул мертвое тело. Освободив плечо, приподнял руку трупа. На границе плеча и подмышечной впадины располагался ровный треугольник из родинок. Санитар посторонился, давая Катерине возможность взглянуть на родинки. Девушка, приблизившись, заставила себя вновь взглянуть на тело.

– Это она, – выдохнула Катерина и лишилась чувств.

В московскую городскую клиническую больницу, где при жизни работала Екатерина Митерева, Гуров и Крячко решили поехать вместе. Накануне они разошлись уже заполночь. Сначала приводили в чувство подругу Митеревой, она тяжело перенесла процедуру опознания. Полковникам пришлось обратиться к специалистам-медикам, так как, придя в сознание, девушка закатила настоящую истерику, а затем впала в совершеннейший ступор, и опера просто не знали, что с ней делать. Пришлось вызывать «неотложку». Врачи вкололи девушке успокоительное, но порекомендовали не оставлять ее в таком состоянии без присмотра. Гуров надеялся, что, вернув девушку домой, они сдадут ее на попечение родственников, но из дееспособной родни у Катерины имелся только отец, который, узнав о случившемся, сам добрый час не мог соображать адекватно. В итоге сиделку для нее они все же нашли, сердобольная соседка, женщина лет шестидесяти, заверила полковников, что сумеет позаботиться и о девушке, и об ее отце. Только тогда Гуров и Крячко смогли вернуться в отдел.

Там они в очередной раз подбили данные, которые успели собрать по трем жертвам, пытаясь вычислить все совпадения и определить, в каком направлении работать дальше. Все три опознанные жертвы были приезжими, все три перед смертью получили некое предложение, которое должно было улучшить их материальное положение, имели минимальные контакты с родственниками, но для продолжения расследования это мало что давало. Все, за что можно было зацепиться, – это городская больница. Екатерина Митерева в ней работала, а Наталья Рыкова проходила обучение в качестве интерна. Могло ли это быть простым совпадением? Сомнительно. Опыт работы Гурова и Крячко говорил, что подобные совпадения как раз и приводят следствие к личности преступника. А в том, что преступник имеется, они уже не сомневались.

Вот почему утро следующего дня они начали с посещения больницы, благо на медицинские учреждения государственные праздники не распространялись. Клиническая больница работала двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а студенты-медики торчали там практически безвылазно. Попав в больницу, полковники снова разделились. Крячко отправился обрабатывать сокурсников Натальи Рыковой, а Гуров взял на себя администрацию.

Узнав о цели визита, глава отделения общей хирургии перенаправил Гурова к профессору Синдееву, под началом которого работала Митерева. Профессора Лев нашел в отдельно стоящем здании, отведенном для научных исследований. Большая часть лабораторий находилась именно там, и вход в это здание осуществлялся исключительно по пропускам. Этот нюанс глава хирургического отделения в разговоре как-то упустил, так что Гурову пришлось приложить максимум усилий для того, чтобы попасть туда. В конце концов, после долгих споров с администратором, заведующим всеми лабораториями, ему удалось убедить того вызвать профессора Синдеева на беседу с полковником полиции.