Алексей Михайлович - Игорь Андреев

Из родни первой царицы более всех известен Илья Данилович Милославский. Вознесенный случаем, имя которому боярин Морозов, он вскоре занял видное место в окружении царя, несравненно более высокое, чем в свое время занимали Стрешневы. Не лишенный ловкости, побывавший даже в посольской отсылке за границей, он прочно усвоил главную истину, которая неизменно приносила ему успех — крепко держаться Бориса Ивановича. Даже когда после Московского бунта 1648 года судьбе было угодно, чтобы он заменил Бориса Ивановича почти на всех его постах, Илья Данилович не сделал никакой попытки занять истинное место зятя, подлинного правителя государства. Едва ли это было вызвано недостатком честолюбия или родственной привязанностью. Просто более молодой Илья Данилович признавал первенство Бориса Ивановича.

Толки и нелестные отзывы о всевластии Морозова, к которым оказались причастны его соперники, не были безобидными. В очередной раз проигрывалась парадигма о «злых слугах» и «добром государе», которому ничего не ведомо про страдания своих несчастных подданных. Как показали дальнейшие события, это была бомба замедленного действия: из области толков и досужих стенаний на «злых слуг», отстранивших государя от его «сирот» и «холопов», она переместилась в область сугубо материальную — во взрыв все разрушающего народного гнева.

Между тем каким бы плохим ни казался «злой» Борис Иванович Морозов, он мало в чем уступал прежним правителям. Иностранцы отмечали, что вся беда московского государя в том, что у него нет «умных и понимающих что-нибудь советников». Исключение делали лишь для Бориса Ивановича[88]. И не случайно. У Морозова была своя программа, свое видение ситуации. Можно спорить относительно того, насколько программа была хороша или плоха. Однако при Морозове громоздкий корабль российской государственности шел, не рыская, намеченным им курсом.

Многое в этом курсе было предопределено в последние годы царствования Михаила Федоровича. Знаменитое Азовское сидение донских казаков 1637–1642 годов привело к резкому осложнению отношений с Крымом и Турцией. Участились набеги крымцев на южные окраины Московского государства. В 1645 году султан Ибрагим прислал хану Ислам-Гирею саблю и кафтан — символический жест, разрешающий начать «большую татарскую войну», губительные последствия которой хорошо были известны в Москве. Хан в ответ похвалялся, что заставит царя платить дань, и это «весьма полюбилось султану». Греческие информаторы умоляли Москву «не спати, а оберегати украйну свою».

В Кремле в подобных напоминаниях не нуждались. В 1646 году в Белгороде и Ливнах под началом князя Н. И. Одоевского были собраны значительные силы. Когда же противник не объявился, ратные люди приступили к укреплению самых уязвимых участков засечной черты. Перед полковым шатром был выставлен образец рва, вала и тына, и «от того образца (служилые люди. — И.А.) ужаснулись, что делать было тяжело»[89].

Пытаясь удержать крымцев от набегов, Москва тогда же послала в Черкасский городок — административный центр Войска Донского — отряд Ждана Кондырева. Последнему вместе с казаками и астраханскими отрядами воеводы Р. С. Пожарского велено было «воевать» Крым. Совместные действия казаков с Кондыревым сначала не заладились. «Он человек нежный, тягости морской и пешей службы перенести не может», — объясняли казаки, хотя истинная причина несогласия была в ином — казаки хотели идти походом на Азов, а не в Крым. Однако затем отношения наладились, и действия Кондырева с казаками вызвали немалый переполох среди азовских и крымских татар[90].

Последующие годы оказались столь же напряженными. Выбежавшие в 1647 году из татарского плена русские люди сообщали: в Крыму весь хлеб и траву поела саранча, отчего татары вместе с царем и царевичами, оставив Крым, всю зиму кочевали в поле. В Москве не на шутку встревожились: по опыту знали, что из-за такой бескормицы следует по весне ждать прихода «с большим собраньем» крымских татар на южные уезды страны.

Военные приготовления были сопряжены с колоссальными затратами. Это, в свою очередь, вело к росту налогового бремени. Так, в 1637–1638 годах один из самых главных прямых налогов, стрелецкие деньги, составлял 240 рублей с сохи. Шесть лет спустя, в 1643–1644 годах, стрелецкий налог поднялся до 672 рублей[91]. Но денег все равно не хватало. Казна, унаследованная от предыдущего царствования, пребывала в плачевном состоянии. Строительство новых городов и острожков на юге, заселение и привлечение на службу ратных людей — все это требовало половодья средств при том, что поступления в казну были сравнимы с жиденьким ручейком. Эти обстоятельства продиктовали Морозову главное направление усилий правительства. Следовало прежде всего добиться финансового оздоровления казны.

Новое правительство было настроено решительно. Морозов готов был использовать все средства для пополнения бюджета, особенно если они сулили скорый и ощутимый эффект. Как рачительный и даже скаредный хозяин, боярин прибегнул к традиционным способам экономии. Он начал урезать расходы, и прежде всего расходы на жалованье. Денежные выдачи были ограничены, а некоторые разряды служилых и приказных людей и вовсе лишились их. Так, подьячим воеводских изб, административных центров управления уездами, были объявлены новые оклады с большой убавкой против прежних. Обязанности приставов при избах были возложены на пушкарей и городовых стрельцов, которым пришлось смириться с меньшими, чем прежде, кормовыми и денежными дачами. Сэкономили даже на сторожах воеводских изб, отобрав у них хлебное жалованье.

Стеснены материально были и московские стрельцы. Морозов посчитал, что доход, получаемый от торгово-ремесленной деятельности и иных стрелецких прибытков, вполне восполнит утраты, понесенные на государевой службе.

Кажется, от проницательного взгляда новых правителей не ускользала ни одна потраченная впустую копейка. Казна, к примеру, содержала городовых кузнецов и плотников, следивших за состоянием крепостных орудий, стен и башен. Отказаться от их услуг не представлялось возможным. Но и платить, особенно когда не было надобности в штопанье стен, казалось зазорным. Соломоново решение было принято совершенно в духе скаредного Бориса Ивановича. Платить, когда казенные плотники и кузнецы заняты на городовых работах. В остальное время каждый должен был кормиться как мог.

Наконец правительство коснулось статей равно расходных и опасных — жалованья дворян и приказных. Для дворянства главный источник существования — поместья и вотчины. Денежное жалованье выдавалось нерегулярно, чаще всего «на подъем» в связи с военными приготовлениями. Тем не менее суммы получались немалые, обременительные для казны. Морозов стал экономить и на этой статье, всячески оттягивая и ограничивая выплаты городового жалованья как раз в то время, когда на долю служилых в связи с возросшей угрозой с юга выпала тяжелая «береговая служба». Ясно, что проводить такую политику — означало бросить вызов целому сословию.