Колдун. Из России с любовью - Вадим Крабов

– Ладно, – согласился, захлопывая дверку. Продолжил, «постепенно успокаиваясь»: – Понимаю тебя, но я гулял в лесу. Уверяю. Люблю лес, почему – не знаю. Как назло – ливень. Телефон выключил, чтобы не отвлекал. Потом он промок. – О сотовом – чистая правда. – Вот и все. О тех подонках я и забыл давно.

– А зря! – Зина моментально повеселела, будто рыдать и не собиралась. – Они бы попытались отомстить. Все, домой! Слона съем. Не обижайся на меня, хорошо?

– Проехали. И поехали, сам бегемота проглочу. – Ни тебе «поклянись, что ты ни при чем», ни всего остального. Действительно хорошо.

– Только не говори никогда: «Не жди»… Хорошо? – произнесла очень тихо, на грани слышимости.

Я в изнеможении откинулся на спинку и закрыл глаза. Сделал вид, что ее слов не расслышал. Мне только «возвышенных чувств» не хватало! Бежать, и поскорее…

Перед Михаилом Ивановичем Мережко, следователем городской прокуратуры, стояла нелегкая задача. По прямому распоряжению прокурора явным бандитским разборкам на даче надо было придать характер банальной бытовухи. Двойное убийство, один тяжелораненый. Огнестрелы из ранее засвеченного оружия, убит сын председателя районного совета депутатов. Сделать из этого бытовуху нелегко, но можно, бумага все стерпит. Главное – не привлечь областную прокуратуру, а то хлопот не оберешься. Михаил Иванович понимал это прекрасно и полностью поддерживал начальство. Дело в принципе, можно было считать раскрытым – убийца сознался. Только ментовский следак Хром чего-то мудрил. Как назло, именно он в тот день дежурил и с первой бригадой выезжал.

Ну что человеку надо? И там несоответствие нашел, и здесь. А когда оно гладко бывало? Более того, опросил соседей, а там ближайшие за двадцать домов живут, пенсионеры, и они якобы видели бегущего по улице человека. Он бежал в сторону места происшествия за несколько минут до неясных хлопков. Описать не смогли – далеко находились и не обратили внимания. И не вспомнили бы, если бы посланный Хромом опер их не разговорил. А туда ли бежал, а был ли он на самом деле тот бегун – неизвестно. Вполне могло померещиться старикам.

«Вовремя я забрал дело, а то еще что-нибудь накопал бы», – думал Мережко, заполняя бумаги. Хром отличался умом, въедливостью, скрупулезностью, стремлением найти и, главное, наказать преступника. На судах выступал охотно, доказывая свое. За ревностную службу его ценили, но, как говорится, всему свое время и место. «Нужные» дела у него просто забирали. Попсихует и плюнет – выше головы не прыгнешь. Склонностью к возмущенным рапортам и битью головой о стену он не отличался.

Признание есть, улики в целом подтверждают признание, нужная баллистика скоро будет, определят вменяемость обвиняемого – и в суд. Дело закрыто.

Михаил Иванович облегченно откинулся на спинку стула с мягким толстым сиденьем. Геморрой не давал покоя, надо было сдаваться эскулапам. Боязно.

Три дня пролетели незаметно. В свободное от тренировок или просто прогулок по лесу время я сидел в Интернете или пропадал в астрале. Зина раз в день забирала у меня ноутбук, общалась в соцсетях и возвращала обратно. Интерес к Всемирной паутине я объяснял попыткой найти себя. По-моему, она этого боялась, но не препятствовала. Главное, что я дома, остальное – потом. Ловя на себе ее взгляды, я мрачнел. Права Фиона, девочка ждала. Без кокетства. Я же не желал ее обнадеживать. Для нее это серьезно. Поэтому я и предпочитал лесное одиночество, регулярно проверяя округу свободным сознанием, и на сигналку Силу теперь не жалел. И все время, не переставая, думал о том, как решить проблему Славика. В последнее время стал склоняться к мысли, что, пожалуй, придется привлекать Сергея, чего очень не хотелось.

Похороны прошли с размахом, при большом стечении народа. Мэр и безутешный отец двинули речи, поп отпел. На могилах Толяна и Бандероса поставили громадные стелы – Ленин позавидует. Город судачил про убийцу. Большинство склонялось к мысли, что лучше ему из тюрьмы не выходить – отомстят. Не важно, в своем уме он был или с катушек съехал. А могут и в тюрьме достать, и там от братвы не спрячешься.

Эти слухи передавала мне Зина, да в Инете я нарыл несколько закутинских форумов, где личности, скрытые под крикливыми безличными никами, резали правду-матку. В них писали те же сплетни, ругали городские власти и утверждали о смычке оной с преступностью. Фактов, разумеется, не приводили. В местной печатной прессе напечатали длинные некрологи, по телевидению и радио прошли повторные передачи о трагедии. Как-то так совпало, что в день похорон все городские увеселительные заведения закрылись на профилактику, на федеральных каналах произошел сбой, а местные передавали только грустную музыку. Такой вот неофициальный траур.

– Знаешь, как мы назвали твою кровать? – спросила Зина как-то за ужином.

– Кто мы и какую еще кровать? – В животе загулял неприятный холодок.

– Медсестры в реанимации койку, на которой ты лежал. Заговоренная! – высказалась, не дождавшись моего заинтригованного: «Как?»

Кишки потеплели, от сердца отлегло. Что-то мне любое упоминание «кровати» не те мысли внушает.

Сразу пояснила:

– На ней Верес лежит, и ты представляешь – он пришел в себя! Выздоравливает поразительными темпами, как и ты, и тоже память потерял! Представляешь?!

– Я поражен. Но представь себе, мне нет до него дела.

– Зря ты так, он вполне нормальным парнем оказался. Меня не помнит совершенно, у него в памяти последние несколько дней как отрезало. Разговаривает вежливо и даже не матерится, в отличие от соседей. Завтра его в хирургию переведут. Врачи говорят, что такой удачной операции и такого быстрого выздоровления после тяжелого огнестрела давно не видели.

– Значит, ему повезло; может, за ум возьмется.

– Не знаю… – горько вздохнула Зина, – дружки им уже интересуются, и не отпустит его Седой.

– А вот это уже только от него зависит.

Зина несогласно покачала головой:

– Седой вопьется – не отстанет, и сына своего он любил, а в том деле много непонятного.

– Вот как? – Я заинтересовался. – Слухи однозначные: Макрицкий всех завалил.

– Ха! – презрительно воскликнула Зина с видом приобщенной к тайным знаниям. – Дело-то закрыли, но Сережка мне говорил, что там есть непонятки, и Седому кто-то их слил. Он грешит на прокуратуру.

– А конкретней?

– Ага, щас! Дождешься от братца подробностей, держи карман шире!

На этом разговор увял. Уже за мытьем посуды напомнила:

– Не забыл – нам в четверг к психотерапевту?

– Не нам, а мне. В этот раз один пойду, дорогу знаю. Хватит с меня психолога.

– Кстати, а что ты ей сказал тогда? Она злая была, когда я зашла, не то что раньше: «Ваши отношения с Зинаидой Ивановной не складываются», – проворковала очень похоже. – Противно!

– Ничего особенного. Сказал, что нервные клетки не восстанавливаются.