Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

— Да, — пробормотал Билали (у него есть привычка разговаривать с собой), — он очень безобразен, так же безобразен, как тот, другой, хорош собой! Бабуин — самое подходящее для него прозвище. Но он мне нравится. Странно, что в мои годы мне может еще нравиться какой-нибудь человек. А ведь пословица говорит: «Не верь ни одному из мужчин и убивай тех, к кому испытываешь наибольшее недоверие; всех женщин избегай, ибо они порочны по самой своей природе и в конце концов непременно погубят тебя». Мудрая пословица, особенно в последней своей части, — вероятно, ее сочинили еще наши далекие предки. И все же мне нравится Бабуин. Любопытно было бы знать, где он научился всем этим штукам. Надеюсь, Она не околдует его. Бедный Бабуин! Эта схватка измотала его. Не буду его будить, пойду.

Он повернулся и медленно на цыпочках направился к выходу, только тогда наконец я окликнул его:

— Это ты, отец?

— Да, сын мой, это я, но я не хочу тебя беспокоить. Пришел только взглянуть, как ты себя чувствуешь, и сказать, что те, кто посягал на твою жизнь, мой Бабуин, уже на пути к нашей владычице. Она велела, чтобы привели и вас, но боюсь, вы еще слишком слабы для путешествия.

— Да, — ответил я, — придется подождать, пока мы немного окрепнем; прошу тебя, отец, прикажи, чтобы меня вынесли на свежий воздух. Здесь такая духота.

— Да, дышать здесь трудно, — согласился он. — Да и место это очень печальное. Я помню, как в детстве нашел тело прелестной женщины на том самом ложе, где ты сейчас возлежишь. Она была очень красива, и я часто тайком приходил сюда со светильником в руке — полюбоваться ею. Не будь ее руки холодны, можно было бы подумать, что она спит и вот-вот проснется: так мирно она почивала, так прекрасна была в своем белом одеянии. У нее была белая кожа и длинные, до самых пят, желтые волосы. Там, где обитает Она, есть много подобных усыпальниц; те, кто возложил усопших женщин на каменные скамьи, знали некий, неведомый мне способ, как спасти своих возлюбленных от всесокрушающей десницы Тлена, даже и в смерти. День за днем я приходил сюда и не отрываясь смотрел на нее, пока... — не смейся надо мной, о чужеземец, ведь я был еще несмышленышем, — пока не полюбил этот мертвый лик, эту скорлупку, где некогда заключалась жизнь. Ползая на коленях, я целовал ее холодное лицо и каждый раз думал, сколько мужчин любили и обнимали ее в те давно минувшие времена: все они ушли навсегда. О мой Бабуин, благодаря этой женщине я обрел мудрость, осознал быстротечность нашей жизни и бессмертие самой смерти, постиг, что все сущее в мире уходит одним путем и навсегда забывается. Так я размышлял, убежденный, что приобщаюсь к истинной мудрости, но в один прекрасный день моя мать — женщина очень наблюдательная и горячая — заметила, что я сильно переменился, и стала следить за мной; увидев, что я часто хожу к этой прекрасной белой женщине, она решила, что я околдован, впрочем так оно и было. В страхе и гневе она схватила светильник, поставила женщину к стене и подпалила ее волосы. Женщина сгорела до самых ступней, ибо эти мертвые тела пропитаны каким-то горючим веществом и мгновенно сгорают. Посмотри, сын мой, на потолок, там еще сохранились следы копоти.

Я недоверчиво поднял глаза; по потолку и в самом деле расползалось маслянистое черное пятно, фута в три величиной. За долгие прошедшие годы копоть со всех стен стерли, но вверху она еще оставалась, и в ее происхождении не могло быть никаких сомнений.

— Она сгорела, — раздумчиво продолжал он, — вплоть до ступней; впоследствии я вернулся и отрезал от них обгоревшие кости, затем обернул в полотно и спрятал под каменной скамьей. Я помню все так отчетливо, точно это случилось лишь вчера. Может быть, они все еще там? Признаюсь, с того дня я ни разу не заходил в эту пещеру.

Он встал на колени и пошарил длинной рукой под моим ложем. Его лицо просияло, с обрадованным восклицанием он вытащил оттуда какой-то запыленный сверток. Когда он развернул рваный лоскут, моим изумленным глазам предстала очень красивая ступня почти белой женщины; вид у ступни был такой, как будто ее только что туда положили.

— Видишь, мой Бабуин, — печально произнес он. — Я сказал тебе чистую правду. А вот и еще одна ступня; возьми ее и посмотри.

Я взял этот холодный остаток бренного тела и осмотрел его при бледном мерцании светильника. Не берусь даже описывать чувства, которые я при этом испытывал: тут смешивались удивление, страх и восторг. Ступня была легкая, куда легче, вероятно, чем при жизни ее обладательницы; ее плоть — почти неотличимая от живой плоти, разве что от нее исходил слабый ароматический запах. Ничего похожего на сморщенные, почерневшие и очень непривлекательные на вид египетские мумии; пухлая, прелестная, хоть и слегка обгоревшая, ступня, точно такая же, как в день смерти, — подлинный шедевр искусства бальзамирования!

Бедная маленькая ступня! Я положил ее на каменную скамью, где она пролежала долгие тысячелетия. Кто же была эта женщина, в чьей красоте сохранился отблеск некогда славной и гордой, а ныне забытой цивилизации? Веселая девочка, застенчивая девушка и наконец зрелая женщина — само совершенство! В каких Залах Жизни шелестели ее мягкие шаги и с какой отвагой прошла она по пыльной тропе смерти? К какому счастливцу прокрадывалась она в ночной тишине, мимо спящего на полу черного раба, и кто с жгучим нетерпением дожидался ее прихода? Прелестная маленькая ступня! Уж не попирала ли она гордую выю какого-нибудь завоевателя, который склонялся перед подобной красотой, не прижимались ли к ее жемчужной белизне губы знатных вельмож и царей?

Я завернул реликвию в старый лоскут, остаток обгорелого савана, и убрал в свой кожаный саквояж, купленный в Лондонском универсальном магазине для военных. «Какое странное сочетание!» — подумал я. Затем, поддерживаемый Билали, я побрел в каморку Лео. Он был избит сильнее меня, или, может быть, синяки и кровоподтеки резче выделялись на ослепительной белизне его кожи; к тому же он очень ослабел от потери крови; при всем при том он был весел и бодр и попросил принести ему завтрак. Джоб и Устане погрузили его на сиденье из волокнистой ткани, отвязанное от шестов