Пираньи Неаполя - Роберто Савьяно

Не все, однако, подчинились приказу. Пернатый прекрасно ездил, скорее, летал на скутере: быстрее, чем пуля, которая могла бы в него попасть, быстрее, чем взгляд, который мог бы его разоблачить. Умел скрываться, ловко продавал. Находил покупателей, уходил от слежки. Пернатый не боялся выезжать из Конокала. Хоть он и презирал опасность, подпитываясь силой людей Икс, чьи татуировки украшали его тело, судьбой ему было уготовано умереть молодым. Даже находясь в тюрьме, Копакабана не мог допустить, чтобы кто-то забрался на его территорию, тем более клан Гримальди. Он смирился бы с любой другой семьей, скажем, в обмен на процент с продажи, но только не с ними. Они восстали против Форчеллы, устроили войну, привозили туда траву, героин и кокаин из Восточной Европы.

Копакабана хотел забрать восток у Гримальди, и это у него получалось. Теперь три улицы в Неаполе являлись частью Балкан, целой албанской плантацией. Пернатый этого не знал, но догадывался. И продолжал летать на своем скутере. Тощих ног не видно, и казалось, что грудь и все остальное вырастает прямо из седла. Его тело всегда принимало аэродинамическое положение, даже когда в этом не было необходимости. Верхом на дряхлой “Веспе”, которую он перебрал, используя остатки отцовского мопеда, устремлялся вперед: лицо почти касается спидометра, торчащие локти грозятся сбить зеркала у проезжающих рядом машин. От птицы был в нем и нос – заостренный, загнутый, как у ястреба, книзу.

Шестерки Уайта – Путь Карлито, Петух и Дикий – бросались за ним, едва завидев эти локти, торчавшие под прямым углом. Пернатый замечал их боковым зрением, давил на газ и летел прочь на своей “Веспе”, скрываясь в густом потоке машин. “Еще раз появишься, размажем на месте!” – кричали ему вслед, но поймать не могли. Плевал он на эти слова. Сдаваться он и не думал, напротив, бросал вызов парням из Форчеллы, проезжая мимо бара, где они собирались обычно.

– Голодные птицы самые бесстрашные. Им все равно, шуганешь ты их, хлопнув в ладоши или топнув ногами. Бывает, машешь руками, а эти твари небесные не улетают совсем. А почему? А потому что голод. Им плевать, что ты можешь их схватить, все одно умирать. От твоих рук или от голода. Если не будем их отстреливать, эти голуби обосрут нас. Вот так и Гримальди… – ответил из тюрьмы Копакабана, когда ему описали ситуацию.

За Пернатым ходили толпы подростков. Он заставлял их ждать и час, и два. Иногда заявлялись и старики, которые с трудом сводили концы с концами. Как, например, Альфредо Квартира 40. Раньше он мог уложить любого, одно время был даже местным воротилой. Получал, когда была еще в ходу лира, сто миллионов в неделю. Адвокаты и прочие расходы выбили его из седла. Теперь он ловил клиентов где придется или довольствовался тем, что стоял на стреме. В Системе начинают рано. И если не погибают сразу, все равно заканчивают плохо.

Но Пернатый перешел все границы. Рак пускал метастазы. Задачей Капеллони было расправиться с ним. Уайт лично решил заняться этим делом. Пернатый, как всегда, появился на своей “Веспе” и посмел остановиться на площади Календы. Он не сразу понял, что в него стреляют, услышав металлический звук. Пули, выпущенные Уайтом, попали в ограждение. Бам, бам, бам. Он выстрелил три раза, не целясь, потому что был накачан морфином. Тем самым, который хорошо шел через сеть повиновавшихся ему (читай: Копакабане) сбытчиков. На вырученные деньги он смог купить квартиру для Коалы, своей сестры. Но наркотики и меткость меж собой не ладят, так что Пернатому повезло и на этот раз.

Если бы Николас случайно не оказался там – они с Зубиком ужасно проголодались и ехали по улице Аннунциата, решая, куда бы податься, – если б не услышал, как визжат пули, ударяясь о металл, если бы, меняя маршрут, не развернулся так резко, что чуть не потерял равновесие, и не выставил ногу, чтоб не упасть с мопеда, так вот, если бы он не проделал все это, возможно, ему не пришла бы в голову идея, которую он решил воплотить немедленно, в то время как оторопевший Зубик мелко крестился.

Живой щит. Николас встал между Пернатым и Уайтом, который навел пистолет и прищурил глаз, чтобы лучше прицелиться. Он встал между ними. Уайт замер. Пернатый замер. Зубик тянул Николаса за рубашку и кричал:

– Мараджа, какого черта?!

Николас повернулся к Уайту, тот так и стоял с поднятым пистолетом и прищуренным глазом, как будто ждал, что Николас сейчас уберется.

– Послушай, Уайт, – обратился к нему Николас, подвигаясь почти вплотную вместе с мопедом. Пернатый, пользуясь моментом, бросился наутек. – Ну давай оставим труп, и сюда набежит полиция, расставит блокпосты… Ты в своем уме? Ты же можешь случайно пристрелить старичка, или женщину, или ребенка. Пернатый улетел, но мы его поймаем. Предоставь это мне. – Он выпалил все это на одном дыхании. Уайт опустил руку с пистолетом, не сказав ни слова. “Два варианта, – подумал Николас. – Или он снова поднимет руку, и тогда конец. Или…” Уайт растянул губы в улыбке, приоткрыв ряд щербатых, желтых от дыма зубов. Молча положил пистолет в карман брюк и молча уехал. Николас облегченно вздохнул, это почувствовал и Зубик, прислонившийся к его спине.

Пернатый исчез, но всем было ясно, что рано или поздно он вернется.

– Зачем ты так? – наседал на Николаса Бриато. – Пернатый против Котяры, против Копакабаны, значит, и против нас.

Они сидели в баре, где, кроме них, никого не было. “Капеллони, – подумал Николас, – побежали в тюрьму докладывать Копакабане. Тем лучше”.

– А чего вы так волнуетесь? Мы не с Котярой, мы не с Копакабаной. Мы сами по себе, – ответил Николас.

– Я еще не понял, кто это “мы”? – парировал Зубик. – Вообще-то я с теми, кто мне платит.

– Ну, – ответил Мараджа, – а если деньги, которые идут одному, другому, третьему, сложить вместе? И эти деньги – сила. Как тебе это?

– Мы и есть сила!

– Ну да… – усмехнулся Николас.

– Вижу, ты решил сколотить банду. Что, паранца любой ценой? – спросил Зубик.

Николас промолчал, потому что нельзя открыто высказывать сокровенные мечты. Это слово, “банда”, он старался вообще не произносить.

– Пернатого я беру на себя, – сказал Мараджа. – Кто увидит его, не трогать.

Целый час они спорили, прав ли был Мараджа. Называли его психом, ненормальным. А если бы Уайт начал стрелять? А если бы, правда, как говорил сам Николас, поблизости оказались дети или старики? Безумец. Мараджа слушал. Эти слова наделяли его особыми полномочиями, были своего рода инвеститурой. То, что Бриато и все остальные называли безумием, Мараджа называл чутьем. И этим чутьем обладал он, Мараджа. Это был особый дар, сродни умению вести мяч без футбольных тренировок или быстро считать, не учась математике. Он чувствовал, что может верховодить, и любил, когда остальные признавали это.

Пернатый был мелкой сошкой, но мог открыть доступ в Конокал, оттуда рукой подать до дона Витторио, а там…

– Ну да, – сказал Бриато, – ты ему жизнь спас, он что, дурак – снова попадаться?!

– А то, – ответил Мараджа, – когда фишки закончатся, придет как миленький.