Все нечестные святые - Мэгги Стивотер

Хоакин ухватил Беатрис за рукав и подергал.

Но Беатрис осталась стоять на месте.

– Ты убежала в пустыню?

– Беатрис, – прошипел Хоакин.

– Я… я ищу Даниэля. Святого, – пролепетала Марисита. – Я не могла… Я не представляю, как он будет здесь один, без всего.

Похоже, в переполненном рюкзаке, который она тащила на спине, действительно было «всё». Марисита очень напряженно обдумывала, что могло бы понадобиться Даниэлю, а потом долго всё это собирала и паковала. Вот что лежало в рюкзаке: десять консервированных колбасок, головка сыра, двенадцать авокадо, три апельсина, два шмата сала, небольшая стопка тортилий, четыре банки фасоли, кукурузная мука, сотня спичек, три пары сухих носков, четыре чистые рубашки, губная гармошка, маленькое одеяло, карманный ножик, нож для чистки овощей, свеча в плошке, щетка для волос, кусок мыла, лишь наполовину исписанная записная книжка, ручка, три сигареты, теплое пальто, чаша для воды, травматический пистолет, фонарь и маленький мешочек с лепестками роз Франсиско – чтобы нюхать, если Даниэля замучает тоска по дому.

Этот трогательный жест наконец указал Беатрис на окошко в сердце Мариситы. Впервые она увидела в Марисите не просто паломницу, но человека, и не просто человека, а того, кто проявляет заботу о дорогом ему человеке самым что ни на есть практичным способом.

Хоакин со своей стороны исчерпал все свои запасы терпения.

– Беатрис! Идем! Нельзя с ней разговаривать! Это безумие! Она может убить нас обоих!

Марисита знала о запрете не хуже чем Сория, а возможно, и лучше, принимая во внимание события прошлой ночи. Она шарахнулась в сторону со словами:

– Уходите! Не хочу, чтобы снова случилось что-то ужасное. Мне так жаль! Я не думала, что встречу кого-то сегодня ночью.

– Подожди, – остановила ее Беатрис, сама не зная, что будет говорить потом. Главная беда удачных идей заключается в том, что они никогда не приходят в голову сразу. Они то появляются, то исчезают, точно луговые собачки. Вон мелькнуло ухо, вон – кончик носа, а порой – даже целая голова. Но если поторопиться и поглядеть на идею в упор, она может испариться, забуриться обратно в землю, и вам останется лишь гадать, была ли она или вам показалось. А посему к идее следует подкрадываться медленно, коситься на нее краем глаза, а уж потом и только потом можно взглянуть на нее попристальнее.

Теперь у Беатрис появилась идея, но пока что она видела только ухо, а может, усы.

– «Подожди»? – переспросил Хоакин.

– Я только… у меня есть вопросы, – призналась Беатрис.

– Беатрис! – заклинал Хоакин.

– Она тот пилигрим, которому помог Даниэль, – сообщила кузену Беатрис. – Она видела его последней. Это Марисита.

– Ой, – пискнул Хоакин.

Последовала многозначительная пауза. В воздухе повисло необычное и изящное смешение потребностей и желаний, и они все это почувствовали. Всем троим страстно хотелось поговорить о том, что всех их волновало: о Даниэле. Если бы это была простая потребность в информации, желанию этому, скорее всего, не суждено было сбыться. Но тут было нечто большее. Когда Даниэль спросил Беатрис, не считает ли она, что они все идут не тем путем, он лишь озвучил невысказанный вопрос, который беспокоил их обоих уже долгое время. На Даниэля давили этические соображения, а сверху дополнительным грузом валилась куча пилигримов.

А Беатрис чувствовала, что факты сводятся к чему-то неправильному. Все известные ей истины перепутывались, связывались и запечатывались не наукой и разумом, а суеверием и страхом.

Марисита стояла на месте, но заговорить не решалась. Разум Беатрис напряженно работал. Рот Хоакина так и замер в форме буквы «О». Никто не знал, как далеко они могут зайти в ходе этой неожиданной встречи.

До своего переезда в оранжерею Франсиско порой рассказывал Беатрис истории про ученых, таких как Гильермо Гонсалес Камарена, подросток – изобретатель цветного телевидения, или Элия Браво-Ольис, ботаник, которая закаталогизировала сотни влагозапасающих растений и основала Мексиканское кактологическое общество. Эти великие умы по-новому располагали факты и проводили эксперименты над уже полученными истинами, меняя переменные здесь и там, чтобы проверить, насколько существенны имеющиеся в их распоряжении факты. Беатрис и Даниэль уже довольно давно наблюдали ряд фактов, но до сих пор у них не было возможности эти факты проверить. Зато теперь…

Мысли Беатрис вернулись к радиоприемнику, из которого по-прежнему лились шуточки Дьябло Дьябло. Голос диджея звучал как голос Хоакина и в то же время совершенно иначе, будто это и не он вовсе говорит. Звук его голоса был перекодирован в сигнал, а потом передатчик его модифицировал, чтобы украденное из конюшни радио могло его перехватить и воспроизвести через динамик. Голос, исходящий из радиоприемника, перестал быть Хоакином – так портрет человека сам по себе этим человеком не является.

– Как ты смотришь на то, чтобы… – начала Беатрис. Прятавшаяся в закоулках ее сознания идея подняла голову, точно луговая собачка, выглядывающая из норки. – Поучаствовать в радиоинтервью?

Нам не дано вполне понять природу чудес. В этом заключается суть почти всех священных явлений; святые и чудеса принадлежат к другому миру и подчиняются совершенно другим правилам. Трудно с ходу определить, в чем заключалась причина загадочной левитации Джузеппе из Копертино. Всякий раз, когда он возносился на несколько футов над землей, зачастую во время проповеди, что именно им двигало: вера или законы физики? Временами он зависал в воздухе по нескольку часов, не успев закончить речь, и его товарищам-монахам приходилось ждать, пока он спустится и закончит свою мысль. Также сложно сказать, в чем польза чудес святой Кристины Бельгийской – в возрасте немногим более двадцати лет она восстала из мертвых, а потом время от времени прыгала в реку и позволяла течению нести себя к мельнице, прямо под лопасти мельничного колеса. Святая крутилась на этом колесе, после чего выныривала целая и невредимая: чудо. Или, например, история святого Антония Падуанского. Чудеса, творимые им, были разнообразны и все выше человеческого понимания, но, пожалуй, самым непостижимым является проповедь рыбам. Не найдя людей, к которым можно было бы обратиться с наставлением, святой стал читать проповедь, стоя у края водоема, после чего из воды выглянул целый косяк рыб, чтобы его послушать, – сложное для понимания чудо, ибо рыбы не имеют души, которую можно спасти, и лишены голоса, которым можно вразумлять неверующих.

По сравнению с этим чудеса Сория были вполне приемлемы. И всё же порой пилигримы Бичо Раро становились до невозможности безобразными, жутковато светящимися, чрезвычайно практичными или до неприличия проказливыми. Некоторые обрастали перьями, другие съеживались до размеров мыши. Иногда их тени оживали и весело носились вокруг своих хозяев. Иногда на телах паломников образовывались незаживающие раны. Однако все эти странности вовсе не являлись случайным наказанием, скорее, они служили посланием, особенным для каждого пилигрима. Воплощенная тьма становилась вполне конкретной загадкой, решив которую паломники получали духовный инструмент, необходимый, чтобы двигаться дальше.