Евразийский реванш России - Александр Дугин

Новое значение получил исламский фактор. Ислам составляет один из аспектов турецкой идентичности, но пропорции влияния ислама на турецкое общество очень точно определены и нюансированы. Будучи светским государством, Турция бдительно следит за тем, чтобы исламские круги оставались в рамках, строго очерченных принципом лаицизма и модернизации, и в политической сфере действовали по строго определенным правилам. Так как в арабском мире, а также в соседнем Иране, функции ислама совершенно другие, то активное вовлечение Турции в дела исламского мира грозит нарушением этого довольно хрупкого баланса, стремление к сохранению которого еще недавно заставило военное руководство напрямую вмешаться в политическую жизнь страны. В форме исламизма, радикального ислама Анкара имеет просто смертельного врага. Причем в глазах руководства Турции эта угроза напрямую сопрягается с ослаблением государственности. Одно влечет другое: исламизм — как деструктивная сила — активизируется при ослаблении государства, государство слабеет от активизации радикальных исламских кругов.

В такой ситуации поддерживать исламистское антироссийское чеченское сопротивление на Северном Кавказе, как это имело место в первой половине 90-х, для Анкары становилось самоубийственным, так как чеченские боевики, возвращаясь на отдых и лечение в Турцию несли с собой «исламистскую революцию».

Все эти факторы повлияли на то, что на рубеже XXI столетия геополитический курс Турции стал резко меняться. Перед Турцией всерьез стал вопрос о пересмотре того геополитического выбора, который был сделан в начале 50-х годов ХХ века, и в этот пересмотр были вовлечены не только руководство, но и широкие общественные и политические силы. Ориентация на атлантизм, НАТО, Вашингтон отныне ставила больше вопросов, нежели ответов, несла с собой больше минусов, нежели плюсов. И хотя окончательный выбор пока не сделан (и вероятно, не может быть сделан по объективным обстоятельствам), факт остается фактом: в последние 5 лет Турция стала постепенно сворачивать свою атлантистскую активность на постсоветском пространстве — на Кавказе (Южном и Северном), в Центральной Азии, в самой России.

В этот период в Турции начинают все чаще употреблять термин «Евразия». Появляются первые признаки турецкого евразийства.

Евразийство в Турции наиболее активно стало распространяться в левых кругах. Это была левая, «коммунистическая» версия, во многом напоминающая сходную эволюцию российских коммунистов (КПРФ Зюганова), которые восприняли на рубеже 90-х годов от нашей группы многие евразийские идеи, сочетая их с пересмотренными и адаптированными к современности коммунистическими теориями. Речь идет о «Рабочей партии Турции» Догу Перинчека, журнале «Айдынлык» и близких им культурным инициативам. В этом случае инерциальный антикапиталистический и антиамериканский вектор, традиционный для левых и крайне левых, сочетался с постоянно растущим национализмом и неокемализмом, что в сочетании с обостренным вниманием к стратегии и геополитике вывело эти круги на проблематику евразийства.

Вместе с тем к евразйиству проявили интерес и совершенно противоположные силы — правые националисты, центристы, некоторые религиозные круги, определенный сегмент военного руководства Турции, интеллектуальные фонды, такие как Фонд Ясави и АСАМ, движение «Платформа Диалог Евразия», стремящееся сблизить интеллигенцию стран СНГ и Турции, экономические структуры, такие как «Евразийский Форум» Аркана Сувера, евразийский департамент Торгово-промышленной палаты Турции, организация евразийского сотрудничества России и Турции РУТАМ, нонконформистский журнал «Ярын» и т. д. В каждом случае обрамление евразийства было своеобразным, но основной вектор был ясен: Анкара стремится активно ответить на вызовы новой геополитической системы, отказывается от однозначного атлантистского выбора, отзывает и сворачивает прежние антироссийские сценарии, ищет нового понимания своего места в региональном раскладе сил, смотрит на новую Евразию новыми глазами, ищет новой системы взаимодействия с Россией — по новым правилам и в новом контексте.

Параллельно этому прагматическому евразийству в сфере турецкой интеллигенции стали разворачиваться иные — более качественные, содержательные процессы, связанные с определением турецкой идентичности. Все больше людей стали понимать, что сама Турция — уже в отрыве от России и постсоветского пространства — является совершенно евразийской страной, с евразийской географией, этнополитическим наполнением, с евразийским имперским прошлым и евразийской социальной психологией. Турция — это Восток, ушедший на Запад, но оставшийся Востоком в глубине. Турция — это Запад, зашедший глубоко на Восток и сплавившийся с его ценностями. Современная Турция, как и современная Россия, выстроена на обломках евразийской империи. Корни турок — в бескрайних просторах континента. Вектор их движения — на Запад. Итак, Турция сама по себе Евразия, мощный сгусток исторической и политической воли, переплавившей народы и государства в новое историческое явление. Европейское и азиатское в турках неотделимо слиты между собой, а осью этого синтеза является национальное турецкое государство, государство глубоко евразийское.

Ярче всего эту идею евразийской идентичности турок выразил знаменитый турецкий поэт Аттила Ильхан. «В турках веет дух Азии, — утверждает Ильхан. — В Европе мы всегда будем людьми второго сорта, но не потому, что мы хуже, а потому, что мы иные, и нам надо набраться мужества, чтобы быть самими собой, т. е. турками, т. е. евразийцами». В случае Аттилы Ильхана мы окончательно переходим от стратегических соображений и геополитической логистики к поиску новой формы идентичности, и евразийство здесь приобретает новое значение и новое содержание: это подход к глубинному переосмыслению логики национальной и политической истории, постановка вопроса о множественности цивилизаций и неуниверсальности западного (особенно американского) пути развития. По сути, у Аттилы Ильхана и его сторонников, у тех, кто внемлет ему и следует за ним, евразийство приобретает характер нового мировоззрения, если угодно, «национальной идеи» современной Турции.

В событиях последних лет мы видим яркие проявления кризиса атлантистской стратегии в Турции. Во-первых, это протест против американской оккупации Ирака и отказ Анкары от предоставления военных баз американским летчикам для бомбежки Ирака.

Здесь, безусловно, решающим фактором являются серьезные опасения Турции относительно курдской проблемы, так как де-факто получившие независимость от Багдада иракские курды автоматически становятся источником для дестабилизации турецкой части Курдистана. Курдская проблема крайне болезненна для турецкой государственности, и иракский конфликт стал, по сути, испытанием степени лояльности атлантизму, когда американский патрон заставляет младшего партнера делать шаги, направленные против его собственных интересов. Этот тест на безусловную лояльность Турция в случае Ирака не прошла, и несмотря на огромное влияние атлантистских сил в Анкаре (инерция двуполярной истории и эффективность американской работы с вербовкой агентуры влияния), правительство Турции отказало США в том, что они требовали. Это было в каком-то смысле вызовом Америке, первым внушительным и сознательным проявлением «евразийской стратегии». Власть показала свою озабоченность судьбой государственности, доказала, что независимость остается главной ценностью турков, пошла навстречу настроениям широких народных масс. По Турции прокатилась волна атиамериканских демонстраций.