Золотой жук мисс Бенсон - Рейчел Джойс

– Тебе бы надо в Музей естественной истории сходить, – несколько месяцев спустя сказала ей Барбара. – Давай, сходи, не ленись. Хватит слоняться без дела да под ногами у меня болтаться. Там этих твоих жуков просто уйма.

И Марджери последовала этому совету. Она вообще боялась ослушаться Барбару. На обратной стороне обертки от мыльных хлопьев «Сильван» Барбара нарисовала ей, как пройти в музей, и Марджери отправилась в путь, держа эту «карту» перед собой, точно молитвенник или прутик лозоходца. Одета она была в нелепое платье, которое давно стало ей мало, а на голове у нее красовалась довольно странная шляпка. Когда оказалось, что музей – это огромное готическое здание с башнями, шпилями, высоченными темными стенами и сотнями окон, Марджери была настолько потрясена, что чуть не повернула обратно. Музей был каким-то слишком великолепным, прямо-таки волшебным. Но затем мимо нее пронеслась шумная толпа школьников, и она в последнюю минуту все же решилась последовать за ними.

Внутри она увидела скелет синего кита. И белых медведей за стеклом. И вольер с разноцветными птицами, чучела которых были подвешены на большой высоте, и, казалось, птицы просто на мгновение замерли в полете. Еще она увидела страуса, льва, верблюдов, слона – тех животных, о которых только читала, но которых никогда даже не мечтала увидеть собственными глазами. Затем, поднявшись по широкой лестнице с каменными ступенями, она прошла по длинному коридору, где каждый ее шаг отдавался гулким эхом, свернула за угол и оказалась в Галерее насекомых. Весь этот путь она проделала словно по наитию, ни разу ни у кого ни о чем не спросив.

Наверное, думала она, примерно те же чувства испытывал Хауард Картер[19], когда обнаружил вход в гробницу Тутанхамона. Ей даже пришлось немного постоять с закрытыми глазами – столько чудес было вокруг. Какое-то почти непристойное изобилие прекрасных вещей. Пирамидами высились стеклянные ящички с жуками; множество жуков было также размещено в выдвижных витринках. В галерее были сотни тысяч жуков! Серебристые, черные, красные, желтые, синие с металлическим отливом и абсолютно зеленые, крапчатые и волосатые, словно украшенные гравировкой, пятнистые и полосатые, жуки с блестящими, словно полированными крыльями, жуки с усиками, похожими на ожерелье, и с усищами, как у пожарника, жуки с ветрозащитными щитками вместо усов и усами-булавами; у некоторых усики походили на тонкие пряди вьющихся волос, а у других они были неровные, словно кем-то оборванные; там были жуки с тонким телом и с толстым, с телом круглым, как бусина, и изящным, как травинка; жуки с длинными лапками и с короткими, с лапками, словно поросшими шерстью, и с разветвленными на конце, и с похожими на весла или пинцет… Там были жуки, живущие в корнях деревьев и живущие в навозе; жуки, питающиеся лепестками роз и пожирающие гниющую плоть. Некоторые жуки были в два раза больше ладони Марджери; а некоторые – не больше точки в печатном тексте. Зачем людям поднимать глаза к небу в поисках святого? – думала она. Вот оно, истинное свидетельство божественного, у них под ногами! Или – как в данный момент – в стеклянных витринах и ящиках Галереи насекомых Музея естественной истории. Марджери переходила от одного стенда к другому. Голова у нее шла кругом. Она была потрясена, ошеломлена. Она была почти в экстазе. Однако она так нигде и не нашла золотого жука из Новой Каледонии, о котором рассказывал ей отец.

В первый раз она подняла глаза, когда прозвучал сигнал закрытия музея. От двери за ней наблюдал невысокий пожилой человек с таким пухлым лицом, которое как бы предполагает, что под ним может быть спрятано еще одно, куда более привлекательное.

– Вы любите жуков? – спросил он.

Страшная жара в Брисбене, казалось, взяла людей в осаду. В раскаленном воздухе слышался треск насекомых, громкий, как электрические разряды.

Подойдя к сходням, Марджери невольно зажмурилась. В небе пульсировало белое солнце невообразимой, ослепительной яркости. Но на пристани было полно людей, и все они кого-то встречали – кричали, размахивали руками, подхватывали чемоданы прибывших, показывали, куда им идти. Марджери с гладстоновским саквояжем в одной руке и чемоданом в другой спустилась на причал и поплыла вместе с многотысячной толпой в сторону зала иммиграционного медицинского сбора. У нее резало глаза от нестерпимо яркого света солнца, еще усиленного отражением в воде. В висках под нахлобученным шлемом стучала боль. Какая-то женщина, шедшая следом за ней, наклонилась и крикнула ей прямо в ухо, что им здорово повезет, если они выберутся из этой толкучки живыми.

Марджери пришлось еще несколько часов провести в этом громкоголосом кипящем море разгоряченных и вонючих человеческих тел – она то и дело прихлопывала на себе назойливых мух и изо всех сил старалась ни к кому не прикасаться, – пока и ее наконец не пригласил офицер медицинской службы, гулко прогудев: «Добрден!» Первым делом он внимательно изучил ее ногти – неровности и полоски на ногтях могли, как известно, служить косвенным признаком туберкулеза, – потом попросил закатать рукава и принялся рассматривать ее голые руки, точно мясо на прилавке у мясника, и, прежде чем она успела возразить, стал светить фонариком ей в глаз, при этом настолько тесно приблизившись, словно собирался с ней целоваться. Затем Марджери вместе с паспортом и билетами была передана в руки таможенного офицера, и тот прямо-таки замер, уставившись на ее фотографию. Видимо, для него это оказалось самой сложной загадкой в мире.

Марджери охватила паника, ей стало трудно дышать, и она принялась объяснять, что в Лондоне, в паспортном отделе, когда она пыталась сделать фотографию, к ней в будку внезапно вломилась какая-то незнакомая женщина. Затем она сказала, что билеты были куплены на двоих, поскольку она ехала с ассистенткой, но та решила, что останется в Брисбене, и уже ушла. Эта особа, сказала Марджери, вообще оказалась в высшей степени ненадежной. Даже, можно сказать, лгуньей. Как выяснилось, она лгала ей с самого начала, и даже хорошо, что теперь она ушла. Она, Марджери, вполне в состоянии со всем справиться самостоятельно. Она всю жизнь сама со всем справлялась. Она была совсем юной, когда умерли ее тетки, и она унаследовала их квартиру, а также их старую служанку, которая вскоре заболела, хотя вообще-то болела она уже давно, да и служанкой на самом деле не считалась…

Слова продолжали изливаться из нее безудержным потоком, и Марджери не могла не понимать, что все это звучит весьма странно и подозрительно.

В конце концов таможенник не выдержал и, сдаваясь, поднял обе руки. Затем он вручил ей паспорт и, отдуваясь, сказал:

– Ну, добро пожаловать в Австралию, мисс Бенсон. Надеюсь, мэм, у вас все наладится, я от всего сердца вам этого желаю. Австралия – большая страна, и вы непременно найдете себе нового друга. – И он, явно опасаясь, как бы Марджери не вздумала снова пуститься в объяснения, крикнул: «Следующий!»

* * *

Отель «Марин», уродливое желтое здание, был совсем близко от порта. Однако, чтобы туда добраться, Марджери пришлось довольно долго ехать на автобусе, а окно она открыть не сумела. Все вокруг казалось ей чужим и слишком насыщенным цветом; деревья какие-то совершенно неправильные, а цветы и вовсе никуда не годились. Даже небо выглядело неестественным. В голове словно места не хватало, чтобы сразу вместить столько всего, столь отличного от ее прежней жизни, и она все смотрела и смотрела по сторонам, так что становилось больно глазам. Но гораздо больше на нервы ей действовали те счастливцы, которыми автобус был просто битком набит и которые упорно желали веселиться. Они радостными криками отмечали каждый уличный плакат, приветствовавший всех прибывающих в штат Квинсленд. За стойкой гостиницы Марджери дружеской улыбкой встретила какая-то молодая женщина, пропев: «Добрден, Марджери!», словно они давным-давно знакомы, и тут же предложила вызвать носильщика, но Марджери – она по-прежнему страдала из-за того, что Инид ее отвергла, а потому решила доказать не только себе, но и всему южному полушарию свою способность с легкостью обходиться без посторонней помощи, – решительно заявила, что понесет свои вещи сама. Номер был на втором этаже, и она вся взмокла, поднимаясь по лестнице. Да и больной сустав давал о себе знать. Марджери утешало только одно: может быть, и у Инид, где бы она в итоге ни оказалась, жизнь тоже будет не слишком сладкой.