Я стану твоим зверем - Катерина Снежинская

Она так и сказала: «люды».

— Может, сосуществуете? — озадаченно почесав бровь, предположила Ренна.

— Во! Прям в глаз, тётенька. Люды, значит, и драконы за одно. Кто ж за Золотолесьем, токмо прислуживают, да воют: «Ой-ой, защитите нас, обороните! Ой-ой, страшна сила на нас прёт!» А кто ту страшну силу видал? А никто, токмо мы. Потому мы Крылатых кормим и поим от пуза, а они, ежели худое стрясётся, завсегда на подмогу поспешают.

— Империя их тоже… не обижает, — пробормотала Ренна. — Да и видела я, как они поспешают.

— Так ведь не знали оне, что твари-то сюды пролезли! — возмутилась девица. — Кабы знали, враз бы прискакали, чай не в первой. Понятно, что Крылатые волшбой балуются, да тока и волшба в кажную голову не заглянет. У нас тут, канешна, не как заграневых, падлей-то всяких сами повыбили. Но, чего уж баять, встречаются. Это у Крылатых слово крепче железа калёного, вот и…

— Подожди, я ничего не поняла, — принцесса выпрямилась, опираясь ладонями о подоконник. — Каких падлей?

— А таких, — девчонка неожиданно зло и очень по-взрослому сплюнула, — кто своих же тварям Харсовым торгует. Полюбопытствовать хотите, тётенька? Так поспешайте на майдан[12] к корчме, а то его вот-вот уже и кончат. Я б тоже пошла! Охота всё ж посмотреть, как люда лошадками напополам рвут. Да только папанька не велел, а он у меня войт[13], стро-огий…

Ренна девчонку уже не слушала — натягивала насквозь пропылённое и даже, кажется, дурно попахивающие платье, путаясь в рукавах и завязках. Смотреть на то, как человека пополам лошадками разрывают, у неё никакого желания не было. А вот узнать, с чего это драконы вдруг зверствовать взялись, очень хотелось.

* * *

Найти корчму труда не составило, даже и подсказки Яо, который, оказывается, под калиткой сидел, её высочества дожидаясь, не понадобились. Во-первых, прямая, как по линейке проведённая улица тут всего одна и имелась. А во-вторых, гудящие раздражёнными пчёлами людские голоса принцесса услышала, как только из двора вышла.

Народа перед корчмой — приземистым, но всё же двухэтажным зданием с деревянным калачом над дверью — собралось немало. Люди стояли плотно, плечо к плечу, Яо пришлось локтями поработать, пробиваясь — крестьяне пропускали их неохотно, ворча. И у Ренны создалось непонятно с чего пришедшее в голову, но твёрдое убеждение: будь она одна — не пропустили бы, а дракону, пусть и молодому, дорогу всё-таки уступали.

В центре расчищенного пятачка смотровой башней возвышался гемнон — по своему обыкновению, хмурый. Кажется, за ним ещё кто-то из Крылатых торчал, но принцессу драконы мало интересовали. Гораздо больше занимал человек, стоявший перед Арэном на коленях. Точнее, скорчившийся на коленях: руки мужчины завернули за спину, задрали до самых лопаток, связали в локтях, а на шею ещё зачем-то верёвочную петлю накинули. Хотя он и без всяких верёвок далеко бы не убежал, даже б если позволили — мужика так и кренило набок, а черт между складками вздувшегося пузырём лица совсем не разобрать было.

— Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — потребовала Ренна у гемнона, изо всех сил стараясь казаться повыше — её так и подмывало на цыпочки приподняться.

— Это дело людей, — пробасил Арэн, мотнув головой в сторону.

— Точно так, — отозвался крестьянин, стоявший на шаг впереди толпы. — Наше это дело и чужим в него лезть не след.

Выглядел мужик как типичный, просто-таки эталонный, а потому почти и ненастоящий крестьянин: полотняная рубаха навыпуск, на ногах онучи с верёвочной перевязкой и самошитые башмаки. По груди распласталась седоватая борода лопатой. Такие же пегие волосы, стриженые под горшок, не давали даже глаз рассмотреть. Но на её высочество он смотрел неприязненно, чтобы это понять, принцессе его глаза и не потребовались.

— Тогда объясните вы, — великодушно разрешила Ренна.

Мужик переступил с ноги на ногу, глянул на драконов, на замолчавших крестьян, но всё-таки решил снизойти до ответа.

— А чего тут разобъяснять? — буркнул неохотно. — Этот вот снюхался с проклятыми, да когда пришла пора на вышке стеречь, пропустил, шуму не поднял. Ещё и разболтал, как ловчее подобраться, шоб, значится, другие не заметили. Есть у нас тама надельчик такой: с одной стороны хмель, а с другой, стал быть, вика растёт. Ну они и…

— С чего вы взяли, что именно этот человек пропустил в деревню… — принцесса замялась, подыскивая уместный эпитет — «тварями» даже тварей венценосной особе именовать не следует, неприлично, — …детей Харса?

— А как же иначе? — удивился всё-таки, наверное, войт. — Впервой: мимо него они прошлёпали, что твоё стадо, а он и не приметил? Да и золотишко у невой под половицей нашли. А когда нас в полон угоняли, этот вот куда-то девался. И кто тут другой могёт быть?

— Что не доказательство, то всё менее убедительное, — холодно улыбнулась Ренна, — и происходящее всё менее напоминает правосудие. Человек мог просто задремать, а золота, конечно, ни у кого, кроме него, тут нет?

Стоящий на коленях мужик встрепенулся, даже выпрямиться попытался. Неловко перебирая коленями, заваливаясь набок, пополз к принцессе, бормоча невнятно — за шлёпаньем в мясо разбитых губ её высочество ни слова разобрать не могла. Но что он говорит, точнее, о чём молит, и так понятно было.

— Не стоит волноваться, — процедила принцесса, шагнув вперёд, загораживая несчастного подолом, — пока мы окончательно не разберёмся с этим делом, вам ничто не угрожает. Я беру этого человека под своё покровительство.

— Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить, — буркнул гемнон.

— У меня нет такой привычки! — отчеканила Ренна.

Девушке показалось, что Защитник глянул на неё как-то по-особенному, эдак многозначительно, намекающе. Щёкам тут же стало горячо, а взгляд — сам собой, наперекор хозяйской воле — метнулся по толпе, отыскивая Барта.

— Закон не даёт старостам деревень права суда, — повысила голос её высочество, — я же, как законнорождённая принцесса, то есть полноправный представитель императорской семьи, имею на это право.

— Это ты тама прынцесса, а тута тля расфуфыренная, — негромко, но очень чётко донеслось из толпы.

Ренна почувствовала, что горячо стало не только щекам, а всему лицу и, пожалуй, ещё шее, а, может, даже и груди. Наверное, дело было в том, что «тля расфуфыренная» представляла императорскую семью нечесаной, неумытой и в грязном платье. А, может, в том, что ни один из присутствующих даже не дёрнулся, чтобы заткнуть наглеца. Или в том, что оскорбил её вовсе не дракон, а человек, как бы ни хотелось верить в обратное.

Но всё это не имело никакого значения. Главное, что у её подола поскуливал избитый до полусмерти, связанный человек, которого собирались «разорвать лошадками напополам».