Большой облом - Владимир Хачатуров

– Ну это, Тошенька, вопрос спорный – имел ли сон-видение Менделеева естественное происхождение или все же иррациональное, потустороннее. Лично я склоняюсь к мнению, что если бы Дмитрий Иванович вместо того чтобы критиковать Бутлерова, примкнул бы к его спиритуалистическим изысканиям, то одной лишь Периодической Таблицей Элементов его в вклад в науку не ограничился…

– Дядь Сема, ты чего?! – едва не всплеснула в возмущении ручками племянница. – А водка сорокоградусная?! Ее что, Пушкин придумал?

– Мистер Алихан, – прервал научный спор голос секретарши, раздавшийся из скрытых динамиков, – Слэйтер просится к мистеру Лядову.

Спустя полминуты в кабинет вошел дворецкий. Важно прошествовав в направлении хозяина, остановился на почтительном, предусмотренном этикетом, расстоянии, и доложил:

– Для репетиции заката все готово, сэр.

– Спасибо, Мортон. Что-нибудь еще?

Дворецкий замялся.

– Говорите, Мортон, не стесняйтесь.

– Мне было сообщение, сэр!

– Какое и откуда?

– Оттуда, сэр. Я читал Писание и по своему обыкновению, которому вы меня научили, водил пальцем по строчкам. Мой палец вздрогнул и замедлил свое движение ровно пять раз. Буквы оказались следующие: L, B, O, M, O… Не знаю, согласитесь ли вы со мною, сэр, но моя интерпретация этого послания однозначна: речь идет о процветании…[11]

– Срочное сообщение, сэр! – вновь привлек к себе внимание пульт связи. – Четверть часа назад Ольга Филиппенко обвинила Игоря Сурова в злостном изнасиловании своей особы!

Присутствующие в недоумении уставились на пульт.

– Вы ошиблись с интерпретацией, Мортон, – пришла в себя первой Анна Сергеевна. – Буквы послания означают не английское слово bloom, а русское «облом».

– Если бы миледи была столь любезна, чтобы объяснить, что значит это загадочное русское слово…

– Примерно то, Мортон, что вы сейчас почувствовали, когда узнали, что ошиблись, – сказала Анна Сергеевна и с вызовом оглядела присутствующих.

– Полностью с вами согласен, мисс Анна, – поддержал ее Алихан. – Теперь, надеюсь, вам понятно, почему с началом операции стоит повременить?

– Нет, не понятно. Я по-прежнему настаиваю на ее немедленном начале, – последовал незамедлительный ответ.

Алихан вздохнул. Лядов с Мортоном последовали его примеру.

Жизнь полным полна неприятностей и непропорционально несправедливый ломоть может достаться любому, почему бы и не тебе?

С такой, прямо скажем, не слишком бодрящей мыслью проснулся после ночных трудов Станислав Эдуардович Кульчицкий. Первым делом он взглянул на часы, вторым – поморщился. Давненько он не давал себе такой поблажки – часы показывали ни много, ни мало, аж десять минут первого. Он закрыл глаза, и мысль вернулась, чтобы вновь повториться во всей красе своей безутешности.

– Но почему именно мне? – возразил Кульчицкий чуть ли не вслух. И сел на постели. Должно быть, сделал он это с излишней в его состоянии резвостью, потому что в голове, словно пономарь взбесился – такой малиновый звон поднял, что не будь черепная коробка по природе звуконепроницаемой, то, поди, и в самом Мулене прихожан повторной мессой осчастливил бы.

Станислав Эдуардович сжал голову руками и мучительно замычал, не смея ругнуться, поскольку твердо помнил, что «восстав от сна, прежде всякого другого дела» надобно стать «благоговейно, представляя себя пред Всевидящим Богом, и, совершая крестное знамение», произнести: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь».

Вот теперь уже можно соорудить что-нибудь многоэтажное. Но колокола смолкли, нервы притихли и, кроме банального «пся крев», ничего у Кульчицкого не соорудилось. Плохая, между прочим, примета: ежели с утра не сквернословится, быть дню неудачным. Одно утешало: утром это назвать было нельзя.

– Слава Те, Господи! – подумал Кульчицкий, выйдя на террасу, – какое там утро, когда солнце уже черти где!..

Действительно, упомянутое светило, уперевшись темечком в зенит, явно пыталось обозначить полдень. Станислав Эдуардович нырнул в сень дикого винограда, раскинувшегося зеленым шатром над террасой, и, свесившись через перила, с тоской посмотрел на оставленные молочником йогурт, почтальоном – газеты, и неизвестно кем (то ли поклонницей, то ли полицией) букет цветов тревожно-красного цвета. Отвернулся, зевнул и вяло чертыхнулся, вспомнив, что у домработницы сегодня выходной, и, стало быть, завтрак в постели отменяется.

Он вернулся в дом, спустился вниз, забрал с крыльца ежедневное преподношение и поплелся на кухню в глубоком понуром раздумье: то ли завтрак, то ли ленч… А может, заказать что-нибудь в ближайшем бистро быстрого обслуживания по телефону? Или самому туда наведаться пешочком? Пицца, гамбургеры, картофель фри, кока-кола в нос, и всё это на картоне, в бумаге, в пластмассе, а дома сервизы саксонские, куверты лиможские, хрусталь богемский, стекло венецианское, гжель, столовое серебро, хохлома… Что там еще?..

Станислав Эдуардович открыл кухонный шкаф, достал коробку с «Геркулесом», понюхал, ничего не разобрал, вернул на место. Дернул среднюю дверцу холодильника, взглянул на две шеренги яиц, сочный шмат бекона и отвернулся. А ведь ему так нравились эти сугубо западные завтраки с их овсянками, джемами, тостами, яйцами в мешочек, апельсиновыми соками… Отведаешь с утра эдакого и чувствуешь себя частью великой человеческой общности, имя коей – цивилизация. Но порою в нем вдруг ни с того, ни с сего просыпались атавистические инстинкты славянских предков, удержать которые ему было не по силам. Тогда он гневно отметал все субтильности здорового образа жизни (или, если угодно, оптимального режима функционирования) и, временно отстранив от плиты домработницу, лично сооружал на завтрак что-нибудь чудовищно жирное, перенасыщенное холестерином, крахмалом и прочими супостатами просвещенного человечества. После чего, умяв за обе щеки это безобразие, облегченно вздыхал и принимался вяло размышлять, под каким уважительным предлогом отбояриться сегодня от работы, от всех этих бизнес-ланчей, деловых встреч на теннисных кортах, романтических свиданий с престижными самочками, – чем лишний раз подтверждал историческую правоту поборников полезного питания…

Но к сегодняшнему дню эти генные сбои отношения не имели. Не предки сегодня беспокоили Станислава Эдуардовича, но современники. И чего им, спрашивается, не живется мирно? Чего им неймется? Вечно суетятся, мельтешат, каких-то благ добиваются, чего-то достичь норовят. И ради этого готовы буквально на всё. И фигурально – тоже. Вместо того, чтобы о вечном подумать, звездное небо в одичалом сердце нравственным законом запечатлеть, этот шибко деятельный современник на чужое, знай себе, зарится, да каверзы измышляет одна другой хлеще, – как бы это чужое своим сделать…