Буревестники - Филиппа Грегори

– Мы не виноваты в том, что не поняли причину возникновения волны! Никто никогда в жизни такого не видел!

– Ошибаешься! Такое уже бывало, – возразил Лука. – Вчера вечером у огня собрались рыбаки, и каждый из них слышал истории про громадные волны. Кто-то сказал, что мор – страшная чума – сто лет назад начался после такой волны. Значит, ее могла вызвать не Божья воля… нечто действует по каким-то иным законам. Однако я верю, что мы сможем приоткрыть завесу тайны. Если бы мы знали чуть больше, мы бы предугадали, что произойдет. Когда вода отхлынула, мы бы успели подготовиться. Мы бы защитили детей. А Фрейзе… он…

Лука оборвал себя на полуслове и умолк.

Монах понял, что Лука вот-вот сорвется, и кивнул.

– Я отправлю доклад прямо сейчас – и не буду вносить в него изменений, – произнес он. – И мы продолжим искать Фрейзе.

– Ты считаешь, что это безнадежно, – резко бросил Лука.

Брат Пьетро перекрестился.

– Я буду за него молиться, – вымолвил он. – Будем надеяться на то, что милостивый Господь услышит наши молитвы.

– Он не услышал, как дети пели псалмы, – мрачно отозвался Лука и устремил взгляд на море. – Тогда почему Он вдруг станет прислушиваться к нам?

* * *

Ближе к вечеру Изольда пришла на пристань к Луке. Юноша сидел, завернувшись в плащ, и смотрел на темнеющий горизонт.

– Ты не хочешь поужинать? – спросила она. – Обеденный зал высушили.

Хозяйка приготовила тушеную курицу.

Лука взглянул на девушку, не замечая красиво очерченного лица и серьезного взгляда.

– Я еще немного побуду здесь, – ответил он. – Начинайте без меня, – равнодушно добавил Лука.

Изольда положила ладонь ему на плечо.

– Пойдем сейчас, Лука, – прошептала она.

– Одну минуту.

Изольда отступила на несколько шагов и застыла в ожидании. Но Лука не шевелился.

Тогда она помедлила и нежно приказала:

– Лука, пора ужинать! Тебе не следует оставаться на пристани. Нет смысла горевать в одиночестве. Тебе надо поесть, а потом мы придем сюда вместе.

Но Лука не услышал Изольду. Она еще немного постояла возле него, но затем поняла, что он глух к ее словам и, похоже, даже не видит ее.

Лука высматривал своего друга, и больше его ничего не волновало.

Изольда вернулась на постоялый двор одна.

* * *

Ноябрьская ночь застала Луку неподвижно сидящим на пристани. Юноша, не отрываясь, глядел на темнеющее море. Матери, потерявшие детей в Крестовом походе, спускались к воде. Они бросали в ласково плещущиеся волны бухты цветок или связанный из прутьев крест, но после заката женщины тоже покинули причал. Теперь здесь был только Лука. Он молча смотрел на чуть более светлую линию горизонта, как будто пытался заставить Фрейзе показаться. Ему казалось, что если он будет взирать достаточно долго, то обязательно увидит Фрейзе, который со своей неизменной широкой улыбкой подплывет к берегу.

Наступила полночь.

В церкви пробили к заутрене.

– Ты боишься, что потерял его, как отца и мать, – произнес тихий голос у него за спиной.

Лука вздрогнул и обернулся. Возле него стояла Ишрак: голова у нее была непокрыта, длинная коса спускалась по спине.

– Ты считаешь, что подвел их, не смог даже их найти. И поэтому ты высматриваешь Фрейзе, надеясь, что ты его не подведешь.

– Когда родителей захватили, меня не было рядом, – проговорил Лука с горечью. – Я находился в монастыре. Я слышал, как зазвонил колокол: набат, который звенел в деревне при приближении галер работорговцев. Мы спрятали святые реликвии, заперлись в кельях и принялись молиться. Мы читали молитвы целую ночь напролет. Когда нам позволили выйти, аббат вызвал меня из храма и сказал, что, как он и опасался, на деревню напали. Я бросился туда, пробежал через поля к нашей ферме, которая была совсем неподалеку от реки… Но уже издали я заметил, что входная дверь распахнута настежь, дом пуст, все ценное исчезло, а мои родители пропали.

– Враги пришли с моря, как волна, – произнесла Ишрак. – Ты не видел, как они захватили твоих родителей, и не знаешь, где они сейчас.

– Говорят, что они давно умерли, – бесстрастно откликнулся Лука. – Точно так же как все считают Фрейзе мертвым. У меня отняли тех, кого я люблю. У меня никого нет. И я ни разу не сделал ничего, чтобы их спасти. Запираюсь в безопасном месте или убегаю, как трус. Я спасаю себя, а позже понимаю, что без них моя жизнь абсолютно бессмысленна.

Ишрак подняла палец, как будто собиралась ему погрозить.

– Нечего себе потворствовать, – вымолвила она. – Если будешь жалеть себя, то вообще лишишься мужества.

Лука покраснел.

– Я сирота, – тоскливо напомнил он Ишрак. – У меня на свете был единственный друг – Фрейзе. Он один меня любил, а теперь его у меня отняло море.

– И как ты думаешь, что бы он сейчас сказал? – осведомилась Ишрак. – Если бы увидел тебя таким?

Печальная маска внезапно спала с лица Луки: он обнаружил, что при мысли о своем утраченном друге начал улыбаться. К его щекам прилила кровь, голос зазвучал глухо.

– Он бы заявил: «В Пикколо есть славная гостиница и горячий ужин. Давай-ка хорошенько поедим. А остальное пусть подождет до утра».

Ишрак затаила дыхание. Она догадалась, что сейчас у Луки отчаянно бьется переполненное болью сердце.

У юноши вырвался крик, и он повернулся к ней, и она распахнула ему объятия. Он шагнул к ней, и она обняла Луку, прижимая его к себе. Он задыхался от тяжелых рыданий, уткнувшись ей в плечо. Ишрак ничего не говорила, просто продолжала его обнимать, по-мужски крепко, и чуть покачивала, давая выплакаться по недавней потере.

– Я ему не сказал, – выдавил он наконец, словно признание вырывали у него силком. – Я не успел сказать Фрейзе, что люблю его, как родного брата!

– Он всегда это знал, – заверила его Ишрак. – Его любовь к тебе была одной из главных его радостей, – произнесла она ровным и уверенным тоном. – Фрейзе тобой гордился, он восхищался тобой. Он был счастлив любой возможности находиться рядом с тобой. Он отлично это понимал, как и мы, Лука. Вам не надо было даже проговаривать это вслух. Вы оба и так все знали, как и мы. Фрейзе тоже любил тебя, как кровного брата, Лука.

Бурные рыдания унялись. Юноша отстранился от Ишрак и энергично вытер лицо влажным плащом.

– Ты считаешь меня глупцом, – проворчал он. – Плаксивой бабой. Неженкой, как девица.

Ишрак отпустила его и устроилась на кнехте – тумбе, к которой пришвартовывали корабли. Она словно приготовилась к долгой беседе и задумчиво покачала головой.

– Нет, я не считаю тебя глупым. Ты оплакиваешь близкого человека.