Мое роковое влечение - Хелен Кир

не жди. Я был тем, кого направили совершить справедливость. Остальное ты знаешь.

— Ему можно было помочь?

Мне важно знать. Мне нужно понимать.

Неужели из-за ошибки можно так поступать? Гибель людей не оправдать, осознаю данный факт, но все же. Неужели Кира нельзя было вытащить? Они же были друзьями.

— Можно.

Его ответ рубит топором по спине со всей мощи. Не понимаю. Не хочу понимать. Значит Макс специально все сделал? Почему не помог? Выходит, Кир прав?

— Почему? — дыхание перехватывает. — Ты же мог!

Еле выговариваю слова. Дело не в том, что откатываюсь назад в мнении и принимаю сторону бывшего. Дело в Максе. На что он способен тогда? А если ему что-то в наших отношениях не понравится потом, то, что будет?

— Не захотел.

Макс ложится на спину и забрасывает руки за шею. Он спокоен. Слишком спокоен. Я же трепещу и размякаю. Он независимо смотрит на меня. Его глаза ничего не выражают, они пустые.

— Почему?

— Ты не являлась причиной, — камнем падают холодные слова. — Если это имеешь ввиду.

Роняю голову на грудь.

Макс подбрасывает тело и пружиняще поднимается. Сильный, ловкий и опасный зверь. Бесшумно идет к окну и дергает створки. Ледяной воздух заползает в комнату, лижет мои пятки, колет тело. Ощущаю фоном прохладу. Что мне ветер, если душа осколками рассыпается.

— Врешь.

Вырывается прежде, чем могу связать мозг с языком. Перемена настроения настолько явственна, что трогать можно. Он обманывает меня, чувствую это. Становится так горько, будто яду выпила. Кир не обманул. Макс способен на многое. Ему даже сейчас не мешает после нашей разлуки вести себя так, будто мы чужие.

— Ника, — он смотрит в темноту. На меня не оборачивается. В стекло наблюдаю, как статуей замирает и не моргает. Рот упрямо сжат, руки на груди сложены. Он словно мраморное изваяние. — Большего не услышишь. Ты должна мне верить. Я сказал больше, чем нужно.

— Я ничего не поняла из этого, — поджимаю губы. Мне так обидно, что готова, как склочница, выяснять отношения дальше. — Почему мы здесь? Я приехала, Макс. Разве этого мало? Почему ты такой? Неужели не понимаешь, как важно знать правду? Ты хотя бы представляешь сколько приходится переживать? Что мне делать? Скажи! — ударяю кулаком по одеялу. — И как жить дальше с тем, что ты специально подставил Кира? Так ведь? Ты не опровергаешь, а значит?

— Не специально! — рявкает он. — Есть то, что знать нельзя! Просто прими на веру.

— Не могу, — выкатываются слезы. — Я не могу.

Горестный всхлип сотрясает меня и сгибает пополам. Мне плохо, мне больно. Это конец. Нам с Максом конец. На этом все и закончится. Оплакиваю нашу любовь. Зарываюсь в одеяло и прячусь. Не успеваю разойтись бурными рыданиями. Сверху обхватывает и сажает на колени. Его дрожь передается так быстро, что теряюсь.

Макс усаживает на себя верхом и вытирает мои слезы. Я же через пелену пытаюсь увидеть его эмоции. Взволнован. Будто не было разговора. Он так смотрит, что сворачивается сердечко в клубок и сильнее содрогается в импульсивных ударах.

— Ника, посмотри на меня, — гладит и гладит по лицу. — Мы здесь по ряду причин. Завтра утром тебя увезут. Доставят по дома. Я не смогу поехать. Мне тут нужно разгрести кое-что. Не знаю сколько времени понадобится. Знай это. Помни одно — я к тебе хоть с того света вернусь. Слышишь? Даже если потребуется положить всех, я вернусь к тебе. Жди меня, Ник. Ты все, что есть у меня. Поняла? — встряхивает легонько. Его слова так горячи и проникновенны. Я словно под гипнозом. Качаю головой в ответ. — Меня ненадолго отпустили к тебе. На одну ночь. Завтра нужно быть на месте, — ряд неясных слов пугает и дезориентирует. — Но я справлюсь. К Киру больше не вернешься.

Он еще долго говорит. Как ребенка успокаивает. Качает и обнимает. Он снова прежний, он снова мой. Мне так легко и приятно в его руках, что понимаю — вот тут мое место. Я борюсь с собой. Разум и эмоции сошлись в безумной схватке.

Но не дает мне покоя лишь одна навязчивая мысль, колотящаяся в голове — это наша последняя встреча. Тайпанову грозит смертельная опасность. Чувствую.

27

— Готов? Поехали.

Сычев выруливает, резко трогая с места. Насрать. Пусть хоть разобьемся. Ничего больше не колышет в принципе. Ника уехала. Лось добросит до дома в целости, можно не сомневаться. Весь лимит возможностей я использовал. Привезти, провести рядом с ней время и увезти. Теперь все.

По хер. Все бы отдал, что есть. На разбор внутренних органом пошел бы, но не отказался. Маленькая моя…

— К Колобку сразу поедем. Он рвет и мечет.

Киваю, смотрю перед собой и не вижу ровным счетом ничего. Хоть к сатане. Хотя они мало чем отличаются, если честно. После того, как меня загребли жизнь играет мрачными красками. Теперь либо сдохну, либо выживу. Первое кажется наиболее очевидным.

Ни о чем не жалею, делал то, что должен был. И если вновь доведись, совершил бы то же самое недрогнувшей рукой. Всплыло, сука…

Дела давно минувших дней. Вот же блядство!

— Грозит?

Возможно, кому-то покажется странным, что я запросто разговариваю со следаком, но у нас так принято. В разборы внутренних дел не посвящается ген-прокуратура. Наше ведомство не заточено на прямое контактирование. Если, конечно, верхом дерьмо не всплывает. Вроде общие задачи объединяют, но, по сути, мы разные. Хотя при особо важных заданиях сливаемся, но потом расход обеспечен. Такие правила.

— Есть немного. Тревожно… Почему ты мне сразу не сказал? Ты что, решил, что в праве сам вершить суд? Хуево, Макс. Теперь сложно будет отмотать. Ты не имел права на это, понимаешь или нет?

— Там были наши парни. И они погибли. По его вине!

— Понимаю. Понимаю! Но есть четкие инструкции. И ты, блядь, не бог!

— Похуй. Отвечу.

— Дурак.

Киваю. Злость снова накрывает черным капюшоном. Возвращаться в прошлое больше не хочу. Все уже случилось. Главное сегодня пойму, чем платить придется.

В молчании доезжаем до офиса Колобка. Пока иду, стараюсь ни о чем не думать. Как будет теперь. Хотя врать смысла самому себе нет. Это раньше ринулся бы искупать, а теперь за спиной Ника. Толкаю дверь.

На меня в упор смотрит Колобок. Вид такой, что черта напугать сможет. Сверкает глазами почище дьявола.

— Садись, — отрывисто бросает и утыкается в бумаги.

Сыч испаряется. Ему тут делать больше нечего. Тишину нарушает только раздраженное черкание по бумаге. Жду.

— Ты нарушил правило.

Ответить нечего. Да,