Русские чернила - Татьяна де Ронэ

– Ретроградный Меркурий.

Николя насторожился. Он не ослышался? «Ретроградный Меркурий»? Ему на ум почему-то пришло WTF[16]. Но они с Дагмар Хунольд вроде бы общались не в «Твиттере». Если он сейчас что-нибудь скажет, то точно будет выглядеть полным идиотом. Лучше промолчать. Хотя, наверное, выглядеть он будет не лучше.

– Ретроградный Меркурий, – мечтательно повторила она, совершенно не обращая внимания на молчание Николя, и взгляд ее блуждал где-то между небом и морем. – До августа нам бояться нечего, но надо быть начеку.

Николя лихорадочно пытался понять, что к чему. У него возникло ощущение, что его вписали в какую-то телевикторину и он оказался медлительным растяпой, который никак не решается нажать кнопку. Все-таки с ее стороны жестоко играть с ним подобным образом и задавать неразрешимые шарады.

Дагмар Хунольд повернулась к нему:

– Вы в астрологии разбираетесь?

– Нет, – ответил он честно.

– Трижды в год примерно на три недели планета Меркурий поворачивается к Земле обратной стороной, иными словами, становится ретроградной, то есть пребывает в попятной стадии. В эти три недели все приостанавливается.

Николя согласно кивнул, не слишком понимая, чего от него хотят. В астрологии он был не силен, не то что его приятельница Лара. Вот она уж точно поняла бы, что означает «ретроградный Меркурий». Она посреди обеда могла вдруг воскликнуть:

– Ох нет, это Скорпион, я знаю! Все пропало! Надо от всего отказаться.

Жизнь Лары настолько зависела от зодиакальных знаков, что Николя над ней все время подтрунивал.

– Ну и что нынче говорят звезды? – писал он ей иногда. – Можешь ты встретиться с Овном в шесть часов?

– Все приостанавливается? Что вы хотите этим сказать? – осторожно переспросил Николя.

Дагмар Хунольд добавила еще крема на нос.

– Это не лучшее время для заключения важных договоров, подписания контрактов или, к примеру, покупки дома, – отозвалась она. – Видите ли, в эти три недели возникают задержки, всякие проблемы… Ведь Меркурий – планета коммуникаций. Письма приходят с опозданием, электронная почта вообще глючит, сообщения не доходят. В этом году ретроградный Меркурий будет в силе до второго августа. И все важные решения я отложила до этой даты.

– Мне он больше известен как Гермес, чем как Меркурий, – сознался Николя, в котором взял верх рефлекс школяра.

Интересно, что она имела в виду, когда говорила о контрактах? Несомненно, контракты издательские. Это что, первое закодированное сообщение?

– Тот, что в крылатых сандалиях и с поднятым указательным пальцем? – улыбнулась Дагмар Хунольд.

– Он самый. Вестник богов. Меркурий – его римский эквивалент.

– Сын Зевса, покровитель воров?

– Совершенно верно. Его полный титул – бог торговли, воров, путешественников, покровитель спортсменов и атлетов. А еще он провожал души умерших в мир иной.

– Похоже, вы с ним хорошо знакомы.

Николя вспомнил частные уроки, которые давал ленивым недорослям, готовым на все, лишь бы не заниматься латынью, греческим и философией. И вспомнил себя самого и долгие часы, проведенные над книгами и экзаменационными билетами… А эти пресыщенные юнцы только и мечтали что о сигарете да о мобильнике.

– Наши с Гермесом пути пересекались, – тихо сказал он.

Он ждал, что она ответит, и уже приготовился к какой-нибудь очередной загадке, но она, против ожидания, рассеянно провела пальцем по его руке и пробормотала:

– А не поплавать ли нам еще, Гермес?

Она встала, уже в шапочке и плавательных очках. Не успел он подыскать мало-мальски умный ответ, как она нырнула и поплыла прочь великолепным кролем.

Николя остался полулежать в шезлонге, положив руки на бедра. И тут обнаружил рядом с собой, как всегда незаметно, по-кошачьи, подкравшуюся Мальвину.

– Что случилось? – спросила она.

Он следил глазами за качавшейся на волнах цветастой шапочкой, которая постепенно исчезала из виду.

– Это была Дагмар? – прошептала Мальвина. – Что она сказала?

Николя вздохнул и поскреб макушку:

– Она сделала вид, что не знает, кто я такой.

У Николя создалось впечатление, что все журналисты, будь то газетчики, телевизионщики или блогеры, вне зависимости от страны, обязательно задают один и тот же вопрос. Поначалу это его забавляло, а потом стало выводить из себя. Они что, не заглядывают к нему на сайт в Интернете, где его интервью международной прессе доступны абсолютно всем? И никогда не кликают на кнопочку «Наиболее часто задаваемые вопросы»?

«Как пришла вам мысль написать эту книгу?»

И увернуться от этого вопроса не представлялось никакой возможности. Он был так же неизбежен, как восход солнца по утрам и закат по вечерам. У Николя на этот случай имелось два ответа: версия длинная и версия короткая, смотря по тому, как они поладят с журналистом. Чаще всего в интервью он преподносил короткую версию и делал это с уверенностью актера, который собаку съел на профессиональных приемах и может подавать реплики задом наперед. Однако в Париже одному из журналистов посчастливилось услышать длинную версию. Николя не планировал говорить долго, это получилось само собой.

Как-то раз вечером, в шикарном баре «Лютеция» на бульваре Распай, с креслами, обитыми ярко-красным штофом, у него брал интервью для популярной радиостанции журналист Бертран Шале. Это случилось в 2010 году, на пике успеха, сразу после «Оскара», когда весь мир жаждал узнать, кто же такой автор книги под названием «Конверт». Николя еще не наскучили всеобщее внимание и бесконечные беседы. Лицо Бертрана Шале с точеными чертами ему сразу понравилось. Он был еще молод, но волосы уже тронула седина, как у Марго, героини «Конверта». На его руке красовались часы марки «Lip T18» марки «Cercill Gold». Они уютно устроились на диванчике в стороне от посетителей, поскольку Шале собирался записывать интервью. Ожидая журналиста – тот опоздал на десять минут, – Николя наблюдал за оживленно беседующими литераторами. Тут был весь литературный Париж. Пресс-атташе и авторы, суетящиеся накануне выхода книги в свет, издатели, озабоченные тем, как бы переманить автора у конкурирующего издательства. Кровосмесительная сумятица знакомых лиц, к которой он уже начал привыкать. Большинство присутствующих были ему знакомы, и он, по шепоту и быстрым взглядам, не без гордости замечал, что его тоже узнают.

Бертран Шале разъяснил, что запись будет продолжаться чуть больше часа и для передачи ее потом смонтируют. Затем сделают подкастинг, и всё вместе войдет в эксклюзивное интервью. Он включил маленькое ультрасовременное записывающее устройство. И когда неизбежный вопрос был задан, Николя разразился длинным, хорошо накатанным монологом о Центре регистрации гражданства и настоящем имени своего отца. Что-то такое было в ореховых глазах Шале, в его манере смотреть на собеседника сквозь очки в невидимой оправе. Взгляд был теплым, доброжелательным и в то же время удивленным и любопытным, словно ответ ему был действительно очень важен и он сгорал от нетерпения узнать, как Николя пришла в голову идея написать «Конверт». И при всем том он будто и не догадывался, что был не первым счету журналистом, который задавал этот вопрос. И постепенно Николя стал отходить от короткой версии. Он начал описывать все, что происходило на кладбище Пер-Лашез в две тысячи третьем году, потом в две тысячи шестом, как раз после смены паспорта. И в ходе рассказа он вдруг осознал, что ни разу не говорил об этом никому – ни журналистам, ни друзьям, ни даже родным.