Русские чернила - Татьяна де Ронэ

Седьмого августа две тысячи третьего года, спустя десять лет после исчезновения Теодора Дюамеля в Атлантическом океане возле Гетари, его вдова Эмма решила выбить его имя на плите в фамильном склепе семьи Дюамель в девяносто втором секторе кладбища Пер-Лашез. Это скромное, но очень важное событие послужило поводом к тому, чтобы вся семья съехалась вместе. Николя помнил только что выбитые на гранитной плите золотые буквы ТЕОДОР ДЮАМЕЛЬ и даты короткой жизни: 1960–1993. Он редко бывал на кладбище, только на похоронах своей бабушки Нины в двухтысячном, да еще однажды, когда взялся показать американскому журналисту могилу Джима Моррисона.

Тогда, седьмого августа, после встречи с дедом Лионелем, матерью и Эльвирой, он решил пойти побродить. Стоял теплый вечер, и на холмистом кладбище было полно туристов. Спустя несколько дней он собирался уехать с Франсуа в Италию, зализывать раны от проваленных экзаменов. А сейчас ему больше всего хотелось остаться одному и ни с кем и ни о чем не говорить. Особенно с матерью, которую тревожил вопрос его будущего. Она все время спрашивала, что же из него получится? Кем он станет? Время пока есть, ему всего двадцать один год. И чем больше она его донимала, тем больше он закрывался, как улитка в раковине. Как ему не хватало отца в такие моменты! Теодор Дюамель поддержал бы сына в любом выборе пути, даже если бы тот занялся неординарным делом. Он похлопал бы его по спине и потащил перекусить в какой-нибудь битком набитый ресторан, где их приняли бы с распростертыми объятиями.

Увидев, что туристы постепенно расходятся, Николя почувствовал облегчение и целый час пробродил среди надгробий Эдит Пиаф, Модильяни, Лафонтена и Колетт. Его позабавил памятник на могиле Оскара Уайльда, сплошь заляпанный губной помадой[17]. Над семейным склепом Дюамелей возвышалась узкая высокая часовенка, похожая на телефонную будку в готическом стиле. Он уселся в тени внутри часовни и прижался щекой к холодному камню. На соседней могиле лежали высохшие на солнце венки. Надпись на одном гласила: «Нашему дорогому папе», на другом – «Милому сыну». Николя вылез из часовни, чтобы прочесть имя, высеченное на могильной плите. СЕМЬЯ ТАРАНН. Наверное, их там много под землей, Тараннов. Оглянувшись, он внимательно оглядел захоронение своей семьи. Дюамелей под землей тоже хватало, начиная с прапрапрадедушки Эмиля, которого Николя, конечно, знать не мог. Не было только отца.

У его ног покоились останки предков Дюамелей, всех, кроме человека, который дал ему жизнь. Никогда еще он с такой остротой не ощущал утраты, как в тот августовский день на кладбище Пер-Лашез. И такая печаль охватила все его существо, что глаза заволокло слезами. Ему отчаянно не хватало отца. Хотелось во что бы то ни стало разгадать тайну его исчезновения, даже если разгадка принесет боль. Как-то, будучи уже подростком, он спросил у матери: «А вдруг папа жив, вдруг его кто-нибудь подобрал и он просто не мог сказать, кто он такой, потому что потерял память?» Эмма Дюамель пробормотала что-то ободряющее и сказала, что предложенный сценарий развития событий не выдерживает критики. Отец утонул. Это ужасное событие, трагедия, тело не нашли, но отец, несомненно, погиб. Но почему она так в этом уверена? Или думать так ей было легче, чем считать, что он просто навсегда уехал?

Вдруг поодаль за могилами послышалось перешептывание и женский смех. Любопытство пересилило печаль, и Николя, стараясь не шуметь, направился к выходу из девяносто второго сектора, прячась за углом мавзолея. Три молоденькие девушки окружили лежащую надгробную статую мужчины в натуральную величину. Девчонки были хорошенькие, в длинных цветастых платьях, с вьющимися волосами. Статуя поражала реалистичностью исполнения: человек словно только что упал, сраженный пулей, сюртук на нем распахнулся, цилиндр откатился и лежал рядом с откинутой рукой в перчатке. Одна из девушек сидела верхом на статуе в явно эротической позе, а две другие ее весело подначивали. Николя зачарованно подглядывал за ними из-за угла мавзолея. Они взбирались на статую по очереди. Первая была отчаянной амазонкой и со страстной отвагой скакала на своем насесте. Вторая отличалась большей томностью и чувственностью, и бедра ее выписывали вокруг статуи такую эротическую восьмерку, что у Николя перехватило дыхание. Третья, обхватив руками голову статуи, растянулась на ней во весь рост, щедро предлагая пышную грудь губам изваяния. Сцена эта длилась достаточно долго, и Николя мог наглядеться вволю. Потом девушки вскочили и с веселым смехом унеслись прочь.

Николя подошел к надгробию. Бронзовое лицо с полузакрытыми глазами являло собой пронзительно точный портрет только что наступившей смерти, насильственной и неотвратимой. Виктор Нуар[18]. Родился в 1848 году, убит в 1870-м. Ему было всего двадцать два года. Столько же, сколько сейчас Николя. Каждую деталь бронзовой фигуры отличала удивительная тщательность проработки: складки распахнутого сюртука, жилет, туфли. Всю статую давно покрыла патина, но зона возле паха сверкала как полированная, настолько часто к ней прикасались руки посетителей. В этом месте панталоны убитого явно топорщились, и первая пуговица на ширинке над бугорком была расстегнута. Николя наклонился и с улыбкой прикоснулся к бугорку. Вернувшись домой, он поискал Виктора Нуара в Интернете и выяснил, что молодого журналиста сразила пуля одного из членов семьи Бонапарт. Однако славу Виктору Нуару снискала его лежащая надгробная статуя в полный рост, к которой стекались все женщины мира, чтобы прикоснуться к ней и получить шанс излечиться от бесплодия или найти себе мужа.

– А разве вы никогда не слышали о надгробии Виктора Нуара? – с улыбкой спросил Шале.

– Нет, – ответил Николя.

Это и придало тогда особую пикантность его открытию. В следующий раз он пришел на кладбище только через три года, в две тысячи шестом, когда получил новый паспорт. В руке он держал свидетельство о рождении отца. Стояла дождливая октябрьская погода. Вздрагивая от холода, с промокшими ногами, Николя забрался в тесную часовенку. Теодор Колчин. Он произнес это имя вслух. Колчин. Ну и что дальше? Что делать, чтобы узнать, кто был его отец, откуда он родом?

Когда он в последний раз приходил к фамильному склепу, объяснил Николя журналисту, он задавал себе вопрос об обстоятельствах смерти Теодора Дюамеля. А теперь появилась еще одна тайна: обстоятельства его рождения. Ему было грустно и очень хотелось увидеть отца. Отсутствие могилы только усиливало боль. Он вспомнил вдруг, какие теплые руки были у Дельфины, как она умела подбодрить его по вечерам на улице Пернети. Теперь у него новый паспорт и сертификат, доказывающий, что он французский гражданин. А кто был Федор Колчин? И кто был отец его отца? О чем знал Теодор? Что сказала ему его мать, Зинаида Колчина?