Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима - Ирина Петровна Бороган

и несанкционированные контакты советских граждан за границей с эмигрантской средой (танцовщик Семен Кауфман работал на это управление).

Четвертый отдел Управления «K» рассовывал дезинформацию по эмигрантским СМИ: это делалось через агентов, внедренных в зарубежные эмигрантские организации, включая радиостанции «Голос Америки» и «Свобода». Чтобы шпионить за эмигрантами на местах, в легальных резидентурах КГБ несколько сотрудников работали по «линии ЭМ»: «линия» означала сферу деятельности, а «ЭМ» – эмиграцию. (По этой терминологии, «линия ПР» означала политическую разведку; «линия Х» – научно-технический шпионаж и так далее)[156]. Только в США ситуация была немного иной. В американской резидентуре не было «линии ЭМ», так как разработку эмигрантского сообщества в этой стране Москва, видимо, считала настолько важной, что эта задача стояла перед всеми офицерами политической разведки.

Вот как работала эта система на практике: в 1966 г. примерно в 20 километрах от побережья Калифорнии с борта советского разведывательного судна спрыгнул советский моряк Юрий Марин. Американский военный корабль подобрал его и доставил на берег. Вскоре ему предложили стать инструктором в Русском институте Армии США в Гармише, который всегда нуждался в новых беглецах из Советского Союза, чтобы снабжать своих студентов (дипломатов и шпионов) самой свежей информацией из-за железного занавеса. Марин также стал ведущим на радио «Свобода», чья штаб-квартира располагалась по соседству в Мюнхене. К тому времени все больше людей в СССР слушали «Свободу», «Голос Америки» и «Русскую службу Би-би-си», которые превратились в реальную угрозу для советской монополии на информацию.

Но перебежчик оказался агентом, работавшим на Четвертый отдел Управления «К» КГБ. Он собирал информацию о сотрудниках радио «Свобода», а также о дипломатах, проходивших обучение в Гармише[157]. Когда моряк сбежал снова – на этот раз обратно в Советский Союз, – он начал публично разоблачать своих бывших работодателей в советских газетах. Эта часть операции проводилась уже Пятым управлением (идеология) и службой «А» (активные мероприятия)[158].

Как и в любой слишком сложной бюрократической системе, эффективная координация между всеми этими многочисленными отделами представляла серьезную проблему.

Чтобы как-то решить ее, в КГБ опять создали новый отдел – на этот раз в Пятом управлении КГБ, так называемый Десятый отдел, для борьбы с зарубежными «центрами идеологической диверсии». На самом деле он должен был обеспечивать связь между всеми подразделениями КГБ, работающими по линии эмиграции внутри страны, – и отделами Первого главного управления (внешняя разведка), занимавшимися эмигрантскими группами за рубежом[159].

После поездки в Америку Крючков предложил создать со стороны разведки такой же отдел. В результате Десятый отдел Пятерки, куда стекалась вся информация по теме эмигрантов внутри страны, находился бы на связи только с одним отделом в ПГУ, который распределял бы эту информацию внутри разведки по подразделениям.

Андропов дал своему протеже зеленый свет, а заодно и поставил руководить всей разведкой КГБ. Возглавив Первое главное управление, Крючков быстро организовал «эмиграционный» отдел, дав ему 19-й номер. Теперь у КГБ появилась более-менее стройная схема работы по эмигрантам.

В своих операциях КГБ предпочитал простой и примитивный метод: эксплуатировать царившую в эмигрантской среде паранойю. Агенты госбезопасности распространяли слухи о том, что какой-то известный эмигрант, или его родственники или друзья – агенты КГБ, завербованные еще в СССР. Этот же прием КГБ пытался провернуть и с Солженицыным, распространяя дезинформацию, что его якобы завербовали еще в ГУЛАГе. Этим слухам мало кто поверил, тем не менее такая тактика считалась эффективной для создания и поддержания «атмосферы недоверия и подозрительности»[160].

Много лет спустя Леонид Никитенко – начальник Девятнадцатого отдела, позже возглавивший управление «К» (внешняя контрразведка), – скажет своему коллеге из ЦРУ: «Вряд ли найдется другая такая профессия. Мы политики. Мы солдаты. Но прежде всего мы актеры на удивительной сцене»[161].

После официальной десталинизации в конце 1950-х гг. КГБ заявил, что отказался от ликвидаций за рубежом. Более того, на Лубянке поспешили заявить, что, поскольку многие ее сотрудники были убиты и отправлены в лагеря, именно спецслужбы стали главной жертвой сталинских репрессий.

Но насколько методы работы КГБ с эмигрантами в 1970-х гг. отличались от тех, что практиковались с 1920-х по 1950-е гг.? Легенды сталинской разведки, такие как Василий Зарубин, по-прежнему пользовались огромным авторитетом в КГБ. Даже уйдя в отставку, Зарубин продолжал активно заниматься подготовкой кадров, читая лекции новым сотрудникам. Когда он умер в 1972 г., ему устроили торжественные похороны, а церемония прощания прошла в Центральном клубе КГБ на Лубянке. Рядом с гробом был выставлен почетный караул; почтить память чекиста пришел сам Андропов. Подойдя к дочери Зарубина Зое, он сказал ей, что страна лишилась великого разведчика.

Так действительно ли КГБ полностью отказался от убийств и похищений – методов террора, доведенных до совершенства Наумом Эйтингоном в 1930-х и 1940-х гг.? Сам Эйтингон в то время был еще жив и активен; в 1965 г. он вышел на свободу и устроился работать в издательство зарубежной литературы. Он получил это место благодаря падчерице Зое Зарубиной (она питала глубокую привязанность к отчиму и даже пыталась называть его папой, но Эйтингон всегда напоминал ей, что ее родной отец Зарубин). Организатору убийства Троцкого новая работа отлично подошла: помимо прочих талантов, он прекрасно владел несколькими иностранными языками. Однако поддерживал ли он контакты с бывшими коллегами, неизвестно.

В декабре 1975 г. КГБ заманил в Австрию перебежчика – беглого офицера военно-морского флота Николая Артамонова. Сотрудники КГБ выследили его в США, где он читал лекции в Джорджтаунском университете под другим именем, подошли к нему в магазине в Вашингтоне и, запугав, перевербовали (как всегда в КГБ не постеснялись использовать написанное под их диктовку письмо от жены и сына, оставшихся в Ленинграде). В конце концов новые кураторы убедили его прилететь в Австрию. Когда он приехал, сотрудники КГБ схватили его на улице в Вене, сунули в машину, где набросили ему на лицо маску с хлороформом, но крупный Артамонов продолжал бороться, и тогда ему сделали еще и усыпляющий укол, после чего повезли к чехословацкой границе[162]. По пути Артамонов внезапно скончался. Некоторые говорили, что причиной был сердечный приступ, другие – яд. Случившееся с ним поразительно напоминало то, что случилось с генералом Кутеповым в 1930 г.

Три года спустя болгарский политэмигрант Георгий Марков шел по лондонской улице, когда какой-то прохожий уколол его зонтиком. Через несколько дней диссидент умер от яда, как выяснилось, советского производства. Обе операции – похищение Артамонова и передача яда болгарским спецслужбам для убийства Маркова – были организованы управлением «К» ПГУ, одним из главных подразделений разведки КГБ, занимавшихся «проблемой» русского зарубежья[163].

Старые методы Эйтингона продолжали работать.

Шли годы, и Андропов