Бледный гость - Филип Гуден

Каким приветливым показалось мне солнце после погружения во тьму! Адам Филдинг стоял тут же, у входа. Похоже, он был рад меня видеть. Я протянул ему шкатулку.

– Нет, Николас. Это ваша находка. Доведите поиски до конца.

Я осмотрел шкатулку. Меньше фута длиной, полфута шириной, и глубиной всего несколько дюймов. На вес она была легкой, но внутри что-то лежало. Это стало ясно, когда я потряс ее. Там, где кожа не была ободрана, она позеленела от сырости и плесени. Защелка была тугой и ржавой, но замка на ней не было. Я открыл крышку и обнаружил стопку потемневших листков бумаги. К моему ужасу, едва солнечные лучи коснулись их, они зашевелились, словно живые существа. Они дрожали, вздымались и опадали, словно шкатулка хотела изрыгнуть свое содержимое.

– Господи!..

С отвращением я инстинктивно отбросил ее. Крышка отлетела от удара, и листы рассыпались по земле. Из-под бумаг выползли несколько самых больших жуков, каких я только видел в жизни. Их спинки, переливающиеся на солнце, отливали зеленым глянцем. Через мгновение они уже спрятались среди листьев и травы. Чувствуя себя ужасно глупо, я наклонился и собрал бумаги. Они были мятыми и заплесневелыми, и то, что было на них написано, если оно было написано, стало совсем неразборчивым.

Я протянул грязные листы Филдингу, будто говоря: видите, в конце концов, что-то там было, в этой яме, шкатулка и ее замаранное содержимое. Судья взял бумаги с гораздо меньшей деликатностью, чем я, поднес к носу, потом поскреб жирный налет на верхнем листе.

– Это все содержимое шкатулки? – спросил он.

– Я не знаю, Робин показал мне пару листов, да и их я толком разглядеть не мог.

– Как вы думаете, что на них было написано?

– Понятия не имею, – совсем сник я. – Похоже, он считал эти бумаги очень ценными, такие положено хранить в шкатулках.

– Бумаги вроде правовых документов или те, что подтверждают титул, это вы имеете в виду?

– Да… Наверно. – Я был растерян. – Робин говорил, что раньше владел большим поместьем и требовался день верховой езды, чтобы пересечь его. Я не думаю, что он всегда здесь жил. – Я указал на нору.

– И вы полагаете, что за этим скрывается какая-то тайна, Николас. Что Робин на самом деле был известным и знатным человеком.

– Необязательно, – ответил я, хотя, возможно, именно это я и подразумевал. – Но похоже, он не всегда был лесным дикарем.

– Это тонкая дешевая бумага, – сказал судья, – не предназначенная для долгого хранения. Ни один юрист не согласится иметь с такой дело. Здесь могли быть какие-то записи, но чернила размазаны или размыты так, что не осталось и следов.

Он отдал листы мне обратно. Должно быть, я выглядел крайне разочарованным, потому что Филдинг добавил:

– Вы хорошо потрудились, Николас, вытащив это из мрака на свет божий. И если вы окажетесь так добры и вернете шкатулку и ее содержимое назад, я смогу вас заверить, что ваша находка будет в полной сохранности.

– Но это не имеет смысла.

– Имеет. Ценность этих вещей сейчас неясна, только и всего. – Таков был таинственный ответ Филдинга.

Я подобрал отломанную крышку и шкатулку и положил внутрь бумаги. Но тут кое-что бросилось мне в глаза. Филдинг уже отошел немного в сторону, изучая окрестности жилища Робина.

– Сэр, – позвал я, – ваша честь.

– Зовите меня Адам, – отозвался судья рассеянно.

Мне стало приятно от такого знака дружеского отношения.

– Адам, здесь все-таки кое-что есть.

Я ткнул пальцем в слово, которое можно было различить в самом низу замусоленного до черноты обрывка бумаги. Слово, небрежно написанное толстыми, некрасивыми буквами.

Это было судебное постановление.

Слово было: ПОМИЛОВАН.

Деметрий обзывал меня трусом за то, что я прячусь в зарослях. На это Пак ему отвечал моим голосом:

Трус! Чтобы звезды изумить собою,

Ты хвастаешь кустам, что вышел к бою,

И прячешься?

Томас Поуп, наш «предводитель», исполнял роль Пака, древнего духа, который злораден только самую чуточку. Я слушал, как он говорит «моим» голосом, и думал, действительно ли я звучу вот так, действительно ли он меня так удачно копирует. Мы ведь сами себя слышать не можем; на худой конец, нас кто-то передразнивает. Это то же самое, что пытаться увидеть свой затылок в зеркале.

Наконец я, Лизандр, валюсь на землю, сраженный усталостью. Моему примеру следуют Деметрий, Елена и Гермия. Всех нас привел на эту поляну Пак, чтобы излечить от нашей «любовной болезни», точнее, от любовной путаницы. Теплый воздух высушил землю. Подразумевалось, что наши тела укрывает туман, но этой подробности суждено было существовать только в умах зрителей и наших собственных. Никакого тумана не было и в помине. В этот прекрасный июньский вечер любой бы мог завалиться спать прямо на земле.

До настоящей летней ночи оставалось не так уже и много времени. Сегодняшняя репетиция была ознаменована присутствием среди нас Кутберта Аскрея, исполнявшего роль Деметрия. Надо сказать, учился и вживался в роль он быстро и на сцене вел себя естественно, в самом хорошем смысле. И если бы ему не была уготована праздная жизнь в качестве младшего сына состоятельного человека, в нашей труппе могло бы случиться самое желанное пополнение. Правда, наши шутки он находил невероятно забавными и ловил каждое слово «ветеранов» с таким рвением, будто от этого зависела его жизнь, но все мы в дни учения совершали те же ошибки, да что там, гораздо худшие. Думаю, его особое расположение я заслужил благодаря тому, что мы разделяли друг с другом очень много сценического времени. Похоже, Кутберт считал меня кем-то вроде учителя, корифея театрального искусства, потому что буквально изводил меня бесконечными расспросами.

Кроме Кутберта в постановке были задействованы и другие временные актеры, а именно семеро детей, которые по случаю свадебных торжеств недавно приехали в Инстед-хаус со своими родителями. Особняк постепенно заполнялся гостями, которых я, ослепленный их блеском, делил на три группы: знатные, знатные вдвойне и знатнейшие. Я помню наше выступление в Уайтхолле, но та публика, что собралась здесь, казалась еще более роскошной и пышной. Тем не менее некоторые из этих гостей вполне походили на обычных людей, так что могли даже сыграть детей. Это и были отпрыски лордов и леди, рыцарей и их прекрасных дам, которые временно пополнили ряды нашей труппы. В их задачу входило появляться на сцене в различные моменты действия, водить хороводы, держать в руках свечки и петь, вернее, попискивать своим сопрано.

Я изумлялся мастерству и дипломатии Томаса Поупа и Ричарда Синкло, которые с легкостью управлялись со своими маленькими подопечными, сочетая непоколебимость, доброту и терпение.

Пока Поуп репетировал с желторотыми птенчиками, как они должны вести себя, когда зрители в конце аплодируют актерам, я имею в виду поклоны и прочие движения, остальные воспользовались передышкой и расположились неподалеку от зеленой сцены. В самом начале репетиции я заметил, что Адам Филдинг и его дочь в стороне наблюдают за нами. Их присутствие, особенно Кэйт, окрыляло Лизандра, точнее, меня. Теперь, разумеется, их нигде не было видно, но зато Кутберт подсел рядом и сразу же перешел к делу, а именно к возобновлению нашего прерванного разговора в манере «вопрос – ответ».