Честь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис

— Фанни! Фанни!

Даже грянувший танец оркестр не смог заглушить его возгласов: все взоры находившихся на подмостках актеров обратились к нему. Сначала в глазах актрисы, играющей Купидона, появилось недоумение, потом они расширились от изумления.

— Джек? Глазам не верю… Джек Абсолют?

Она умолкла, и актер, игравший пораженного любовью юношу (а до того — Генри Перси), налетел на нее.

— Боже мой, Фанни, шевели задницей.

Он обогнул ее, продолжая вести интермедию дальше, в то время как Фанни покинула сцену и, кивком велев капельдинеру пропустить посетителя, удалилась.

Джек нашел ее в отгороженной холстом тесной уборной, которую Фанни делила еще с двумя актрисами: все они переодевались.

— А, вот и очередной нескладеха, — фыркнула одна из них. — Тебе сюда нельзя.

— Да пусть остается, — проворковала другая девушка, помоложе. — Это ведь мой поклонник, не правда ли, милый?

— Вообще-то мой, — отрезала Фанни. — И не пора ли вам, леди, на сцену?

Им действительно было пора, и они протиснулись мимо юноши — старшая с недовольной гримасой, а молоденькая, подмигнув и изобразив поцелуй. Сквозь щелочку в занавесках он углядел, как они присоединились к танцующим. Галерка загикала.

Джек обернулся.

— Фанни, что… что ты тут делаешь?

— Ясное дело — играю. Я вернулась к своему ремеслу. Точнее, была вынуждена к нему вернуться. Может быть, ты еще не забыл почему?

Эти слова были произнесены с ноткой суровости, что заставило юношу покраснеть. Он опять отвел глаза в сторону, ибо Фанни стянула через голову коротенькую тунику, и оказалось, что под ней ничегошеньки нет. Последний раз Джек видел ее перед своим отбытием за океан в ротонде Сада Удовольствий — тоже обнаженной, униженной, выставленной на позор лордом Мельбурн.

— Почему ты отворачиваешься, Джек? Тебе ведь мои прелести не в новинку.

Голос Фанни по-прежнему звучал гневно, и Джек не мог не признать, что в ее бесчестье виноват в первую очередь он.

— Фанни, мне очень жаль. Я…

— Поздновато ты вздумал просить прощения.

Когда она стала надевать сорочку, он снова спрятал глаза.

— Неужто все так… так плохо? Все это?

— Да, милый, это совсем не та жизнь, какая была у меня в отдельном домике на Голден-сквер с прислугой и возможностью удовлетворять свои маленькие капризы. Мне казалось, что жизнь актрисы осталась в прошлом, но нет — пришлось к ней возвратиться.

Потянувшись, она нашарила у него за спиной гребешок и принялась водить им по длинным каштановым волосам.

— Послушай, ты, я вижу, сейчас занята, — смущенно пробормотал Джек. — Может быть, нам лучше встретиться завтра…

Быстрым движением Фанни перекинула волосы на другую сторону и яростно заработала гребнем.

— Я полагаю, не стоит. Харпер этого не одобрит.

— Харпер?

Мой бывший муж. Он опять взял меня в эту труппу, но жениться на мне снова не захотел. Так что я играю под своей девичьей фамилией Скаддер.

Расческа была отброшена, волосы собраны, в ход пошли шпильки. Придерживая рукой на макушке каштановую копну, молодая женщина в первый раз посмотрела на гостя.

— Надо же, — промолвила она после продолжительного молчания, — а ты изменился.

— У меня была лихорадка…

— Не в этом дело. Ты и в плечах раздался… но суть даже не в том. — Она подошла ближе, всмотрелась снова и негромко произнесла: — Да. Теперь мне понятно, в чем дело. Ты стал мужчиной, Джек Абсолют.

Чувствуя себя неуютно под ее оценивающим взглядом, он отвел глаза.

— Я… приобрел некоторый опыт.

— Как и все мы, дорогой, — отозвалась Фанни, отступив и вновь занявшись своей прической. — Чем ты меня и впрямь удивил, — продолжила она не совсем внятно, поскольку во рту у нее были шпильки, — так это своим странным нарядом. Ты всегда был таким щеголем. И я слышала, что ты поступил на службу в гвардию… или нет, в какое-то подразделение Камберлендских йоменов.

— Хм… — Смущение заставило Джека попытаться разгладить мятый мундир и поискать оправдание своему виду. — То, что сейчас на мне, леди… более отвечает характеру… — Он огляделся по сторонам. — Характеру… окружающей обстановки. Можно сказать, это мой театральный костюм. Маскировка.

— Ну, значит, ты наверняка почувствуешь себя в Бате как дома.

Закончив с прической, она взяла Джека под руку и подтянула к прорези в занавеске, указав на клубившуюся в партере толпу.

— Весь этот'город, мой дорогой, не что иное, как огромный театр, тут все играют. Мы, подвизающиеся на подмостках, всего лишь профессионалы, и только. Не обязательно, кстати, лучшие, и то, что ты здесь можешь увидеть, — лишь блестящий фасад. Под этим блеском Бат скрывает все человеческие слабости, все пороки. Истинная суть неприглядна, но зато видимость… она чарует.

Джек поднял глаза на галерку, заполненную множеством одетых во что-то серо-коричневое людей, не обнаружив там никакого особого блеска. На этом тусклом невыразительном фоне багряным пятнышком выделялся лишь камзол Рыжего Хью, однако, как ни странно, прежде всего в глаза Джеку бросились те двое верзил, из-за которых возник затор на лестнице и которые теперь, по всей видимости, высматривали кого-то среди кресел.

Слова Фанни вернули его взгляд к партеру.

— А, — сказала она, — вот и одна из самых новых наших «актрис»: ее выход.

Джек глянул туда, куда смотрела Фанни. По правде сказать, там поначалу и различить-то что-либо было мудрено, ибо еще остававшиеся на ногах зрители теперь всем скопом валили по боковому проходу партера, непрестанно оглядываясь назад. Многие спотыкались, но никто не пытался остановиться, будто какая-то сила подталкивала волнующуюся толпу. Через мгновение сделалось ясно, что это за сила.

Девушка двигалась медленно, равномерно, будто не шла, а плыла, и ее кринолин гнал перед ней ошеломленных мужчин подобно тому, как прибой гонит к берегу грузы судна, разбитого штормом. Театр был не велик, а на зрение Джек не жаловался, но сейчас ему захотелось протереть глаза, потому что они были словно бы затуманены и явно обманывали его. Ему не верилось, что в мире может существовать столь прекрасное существо.

Из чего вообще складывается красота? Из удачного сочетания глаз, носа и губ? Однако все это можно как-то подправить с помощью белил, румян, теней и прочих женских уловок, а личика, на которое он взирал, косметика почти не касалась.

Или красота кроется в разлете бровей, в падении локона на лоб, в контрасте фуксинового отлива волос со взбитыми сливками кожи? А может, в конечном счете красота заключена в глубине этих глаз, казавшихся даже с порядочного расстояния (впрочем, быстро уменьшавшегося по мере приближения незнакомки) воплощением всего зеленого в мире? Сочных пастбищ, лесных пышных мхов, весенней поросли, словом, всего, что вселяет надежду? Девушка, движущаяся по залу, обладала всем этим сразу и еще чем-то большим, неявным, непостижимым. От одного взгляда на нее у Джека перехватило дыхание, а все мысли о Рыжем Макклуни и о его начитанной родственнице улетучились сами собой. Джек увидел ту, ради которой стоило приехать в Бат.