Ответная угроза - Сергей Чернов

путь. Большая часть поставляется в армию тушами, это сейчас, в холода. До этого скотину пасли.

В технологию консервирования не лезу, во все эти стерилизации и пастеризации. Раз послушал профессионалов и отстал от них. Сами всё знают. А с приходом пленных специалистов знают ещё больше.

— Так как меня вызывают в Москву, принимать парад в Минске будешь ты, Александр Яковлевич, — скидываю аналогичные обязательства в нашем городе на главного комиссара.

Парад мы тоже готовим. Скромненько, по-домашнему, силами гарнизона и комиссаров всех уровней. Политотдел хотел вызвать самых героических ребят с передовой, но я запретил. Лишние расходы, риск, — немецкая разведка не дремлет, — множество неудобств, короче. Командовать парадом будет Курдюмов, здесь изменений нет, а принимающий парад хоть и выше статусом, но делать ему почти ничего не надо. Только покрасоваться.

Мерецков выделил три вагона трофейных продуктов в центральные магазины Минска. Выкачаем из личного состава и кошельков гражданских лишние деньги. НКВД при помощи гарнизона оцепит центр города на время парада. Короче, работа кипит, мои комиссары бегают, как ошпаренные, с горящими глазами.

И отличившихся фронтовиков из одной армии, 24-й ударной, они всё-таки привлекли на парад. В количестве сводной роты, все командного состава из 31-го моторизованного корпуса. Тут уж препятствовать им не мог. Во-первых, армия передислоцируется на юг через Минск, всё время какие-то её части здесь. Во-вторых, это политический корпус, почти все командиры набраны из политруков. Короче, свои они для них. И для политотдела огромное значение имеет показать, что коммунисты воюют лучше всех. Хм-м, как тут поспоришь, когда я сам член ЦК ВКП(б).

— Пойдём дальше, товарищи. Пётр Михайлович, вы же с чем-то прибыли в Минск? — обращаюсь к генералу Васильеву, инженерных дел мастеру.

— Да, товарищ маршал, — Васильев встаёт, а я с непривычки дёргаюсь от нового обращения, — мы сделали первый банно-прачечный поезд. Пока не снабдили его зенитно-артиллерийскими платформами, но в ближайшее время они будут.

— Хорошо. Обкатайте комплекс на гарнизоне, примите к сведению замечания. Если будут, устранить. После доформирования зенитными броневагонами — в распоряжение штаба фронта. И приступить к изготовлению следующих. Сделайте пять штук. Один поезд отправим на юг, ещё один на север, остальные у нас будут.

— Выходит, ещё четыре?

— Да.

Обрадовал он меня. Исключительно быстро выполнил приказ. Поэтому:

— Владимир Ефимович, благодарность в личное дело генералу Васильеву за оперативное исполнение важного задания. И что там с переброской 24-ой ударной?

— Чуть больше половины армии передислоцирована, товарищ маршал, — кратко излагает Климовских и тут же садится.

Кажется мне или нет, что после объявления меня маршалом мои генералы мгновенно стали относиться ко мне заметно почтительнее? Если так, то и ладно. Лишним не будет.

Совещание завершается обедом, за которым мы выпиваем за моё маршальство. Немного, по сто грамм. Остальное после Победы допьём.

5 ноября, среда, время 20:50.

Минск, вокзал.

— Встретишь моих, Саш, — инструктирую адъютанта, — вот тебе ключи от квартиры. Наверняка, позже их вернусь.

Стоим на перроне изрядной группой. На этот раз не стал выёживаться и еду в обычном пассажирском поезде. В мягком вагоне, разумеется. На выезды в Москву роль адъютанта стал исполнять Дима Самойлов, капитан и заместитель моей стражи. Так удобнее, он всё время рядом, ему сподручнее. Дома он заведует ближним кругом охраны.

Не знаю точно, когда мои прибудут. Знаю, что со дня на день. Поезд может из графика выбиться, могут решить задержаться в Москве, мало ли что.

— Ну, всё, пока, товарищи, — под гомон провожающей свиты ухожу в вагон. В руках у меня один саквояж. Диме его не отдаю, у него, как главного охранника, руки всегда должны быть свободны.

Через десять минут машинист даёт предупреждающий гудок, по составу проносится железный лязг, и сопровождающий его толчок. Поезд трогается. За окном темень, девять часов вечера в это время года — глубокая ночь. Мои провожающие уже ушли, на перроне до конца остаётся только моя охрана, основной состав которой денька три может расслабиться. Никто им бездельничать не позволит, конечно. Займутся физподготовкой и боевой учёбой. Но по распорядку, никаких выездов, оцеплений и прочих «радостей» службы.

— Примем по паре стопочек, Дим, — вытаскиваю из саквояжа бутылку трофейного коньяка.

Мой капитан смотрит с лёгким осуждением, де, нехорошо охрану прямо на боевом посту спаивать.

— Пьяным, больным, раненым или даже при смерти ты должен быть способен исполнять свою боевую задачу, — лишаю его остатков сомнений и разливаю коньяк. Капитан достаёт бутерброды и шоколад из моих запасов, которыми он и заведует.

— Можно и расслабиться хоть иногда. Поезд, считай, гражданский, войну мы отодвинули далеко, немцам сейчас не до наглых авантюр. За это и выпьем.

Пьём и закусываем.

— Как тебе служба, капитан? Нравится?

— Не знаю, товарищ маршал. Службу надо нести, а не жениться на ней…

Посмеялся. Хорошо сказано.

— А всё-таки?

— Завидую друзьям, которые на передовой. Кто-то в званиях перерос, ордена у многих, — вздыхает капитан.

Узкое место, это правда. Веду такую политику, что боевые ордена получают только те, кто бьётся с немцами лицом к лицу. Так на то они и боевые награды. Конечно, медаль за бой, медаль за труд, из одного металла льют, но всё-таки.

— Звание у тебя будет. Где-нибудь в конце года или начале следующего получишь майора. С боевыми наградами тоже что-нибудь придумаем. Но тогда тебе задание: плотно изучай и тренируй личный состав на тактику уличных боёв. Охране — самое то.

Приговариваем вторую стопку и укладываемся спать. Намерен давить подушку часов десять. Поговорку «солдат спит — служба идёт» генералы и маршалы уважают не меньше рядовых. Поспать вволю в военное время удаётся далеко не всегда.

Лежу раздетый под одеялом и размышляю. Что это значит? Что может значить факт назначения меня принимающим парад? Предположение первое: Сталин давно меня двигает на пост наркома, так что это обстоятельство очень в струю. А предположение в том, что эту идею он не оставил. Предположение второе: Сталин учитывает мою популярность в стране и армии и, как умный политик, идёт навстречу желаниям народа.

Есть только одна опасность. Уж больно крут на расправу наш вождь, если что. Вот поют песни о ком-то, глядь, а этот кто-то уже у стенки и лоб зелёнкой намазан. Но сможет ли Сталин провернуть такое дело со мной? Я-то повода не дам, не мальчик подставляться, но мало ли. Сможет или нет?

«В моей истории